Уникум

Егор очнулся от своих тяжких раздумий и уловил рядом какое-то движение. Родион уже без пальто и в тапочках стоял в дверях, глядя на брата с подозрением и неудовольствием.

— А я и не слышал, как ты вошел, — укоризненно обронил Егор.

— Это твои проблемы, — пожал плечами Родион, прошел к дивану и тяжело плюхнулся на него, ткнувшись лицом в подушку.

— Ну что, ваша светлость? Перебесился? — уточнил Егор, поднимаясь с пола.

С дивана донеслось приглушенное подушкой:

— Пошел к черту…

— Знамо дело, куда же еще? — проворчал Егор и, подойдя к изголовью, присел рядом. — Что стряслось на этот раз?

— Это тебя не касается. У меня что, не может быть личной жизни? злобно отозвался Родион.

— А-а-а… — многозначительно протянул Егор. — Прощенья просим. Мне только знать надо, цела ли твоя шкура и не нужна ли аптечка.

— Моя шкура в порядке, — буркнул Родион. — И заткнись, чтобы я тебя сегодня не слышал…

Егор со вздохом встал, подхватил пылесос и пошел в коридор.

— Стой! — раздалось за его спиной. — Куда?

— Помнится, ты только что послал меня к черту, — пояснил Егор, не оборачиваясь.

— А ты видишь здесь другого черта, кроме меня? — усмехнулся с дивана

Родион. — Впрочем, проваливай, я тебя не держу.

Он перевернулся, неторопливо поправил подушку под головой и взглянул на Егора серьезно и немного брезгливо:

— Что волком смотришь? Пытаешься характер показать? Так его у тебя нет и никогда не было…

Егор почувствовал, что начинает звереть. Родион равнодушно взглянул ему в лицо и уточнил:

— Ты обиделся?

— А что, не имею права?

— Пра-аво? — удивился Родион. — Права — дело святое, прав твоих никто не отнимает. Но есть еще и привилегии, Страж… Так вот, обижаться — это моя привилегия. Моя.

— Ах, даже так?

— Именно, — холодно подтвердил Родион. — А теперь давай-ка, хватай свой пылесос под мышку и вперед к своим кастрюлям… Если что-то не устраивает, увольняю без проволочек…

Егор вышел в коридор и в сердцах саданул дверью так, что сверху ему под ноги шлепнулся маленький кусочек гипсовой лепнины. Торопливо запихав пылесос в кладовку, он отправился к себе. Писать заявление об уходе.

Глава 10. Незадавшийся вечер

Грома аплодисментов было не слыхать. Обычное дело. Все это вовсе не означало, что зал остался равнодушным к выкрутасам Родиона. В этом зале была странная акустика: реакции зрителей глушились где-то на подступах к сцене. Возможно, самая обожаемая звезда эстрады ушла бы разочарованной, не услышав привычной истерики фанатов.

Родион был безразличен к силе и продолжительности восторгов публики. Как всегда он творил с привычным и желанным ему злым удовольствием…

Родион чувствовал, что зал взбудоражен. Напряженная растерянность стала плавно нарастать с самого начала выступления, так что, возможно, кто-то и забыл в конце похлопать, не вполне еще осознав и переварив увиденное, но беды в этом не было.

В конце концов, разве можно остаться равнодушным к действительно необъяснимому? Это вам не голографические штучки знаменитого заморского мага. Пусть Родиона в отличие от его американского коллеги не сопровождает по жизни блондинка-суперманекенщица, пусть Родион не покушается на похищение Александрийской колонны на глазах у тысяч изумленных зрителей… Зато для его трюков не нужна заумная техника. Нужно только немного злости…

Родион встал около краешка занавеса. Со стороны могло показаться, что он напряженно слушает пустеющий зал. Но Родион прислушивался к себе.

Что-то не то, совсем не то, незнакомое, плохо переносимое ощущение…

Родион долго пытался определить, что же такое с ним происходит, пока, наконец, не решился признаться себе в том, что это всего-навсего страх. Противный, давящий, ни за что не отпускающий.

Родиону, как всегда, не хотелось давать повода для того, чтобы его заподозрили в неуравновешенности и паникерстве. Постоянно одергивая себя, Родион едва домучил выступление до конца, так никому и не сказав о своем недомогании. Да и некому было пожаловаться. Родион не решился попросить прощения за вчерашнее, и Страж до утра не показывался ему на глаза, а на рассвете после звонка своей пассии ушел из дома, не сказав куда и как надолго.

Теперь Родиону во всем виделась скрытая угроза, и в вызывающем поведении брата, и в незнакомой невыносимой усталости, и в ленивых вальяжных позах собственных охранников… Вечер дался ему чудовищным усилием: тонкий трикотажный свитер прилип к его пояснице, и волосы на висках намокли. Дискомфорт был настолько сильным, что хотелось прервать выступление, сбежать и забиться куда-нибудь в уютный уголок. После вчерашнего предупреждения козлобородого Марьяна это было оправданное желание.

Это началось спустя несколько минут после первого фокуса. Родион начал этот вечер с того, что исполнил на гитаре несколько латиноамериканских напевов, зажимая только лады и спрятав за спину правую руку. Мелодия шла необычно чисто, и Родион обрадовался, что его настойчивые упражнения в музицировании дали надлежащий результат.