Читаем Unitas, или Краткая история туалета полностью

«Вкратце так. На парусных кораблях гальюнов не было, кроме капитанского (шикарно оформленная будочка, свисающая с кормы). Для команды местом оправления естественных надобностей была сетка под бушпритом (бушприт — дерево типа реи, торчащее из носа), она и называлась «гальюном». А еще периодически вываливался выстрел («выстрел» — «рея», торчащая из борта корабля, с нее по веревочным трапам садятся в шлюпки). В походном состоянии выстрел прижат к борту, по сигналу «Команде — с…ь!» «выстрел» вываливается, и матросы, держась за леер, распределяются по бревну выстрела, а далее — все как в общественном туалете.

Слово «гальюн» раньше употребляли не только матросы, но и солдаты, точнее, солдаты переняли его у матросов, зачастую не зная, откуда оно взялось. Это слово голландского происхождения и обозначает плетеный сетчатый балкон, предназначенный для постановки парусов на бушприте. Как мы теперь знаем, место весьма удобное для отправления естественных нужд».

Как — добавлю, ибо наболело — и лифт в жилом доме, который по форме и площади весьма близок к туалету (если в подъезде темно, его можно «вычислить» по запаху мочи, но не хлорки), только надежнее последнего, ибо на ходу туда никто не войдет, поэтому уединение обеспечено. Не это ли обстоятельство вынуждает некоторых граждан, пользующихся лифтами, использовать их не по назначению? Нередки случаи, когда жители дома с таким лифтом предпочитают встречать гостей у дома и подниматься вместе с ними на верхний этаж пешком, ссылаясь на плохую работу лифта. Как назвать такой лифт — гальюн? Сортир?

А как назвать тех, кто до того все вокруг загадил, что это явилось одной из причин международного конфликта?

На островных фортах «Обручев» и «Тотлебен» канализация была устроена таким образом, что фекалии сами собой уходили в грунт. При большевиках на «Тотлебене» сделали все по-советски. На северном крыле форта установили крытый помост с «отверстиями дыр». Под них подгоняли баржу. Когда она наполнялась, ее отводили подальше в Финский залив и открывали дно. Осенью 1939 года во время шторма баржу с дерьмом оторвало и пригнало к Финской территории чуть дальше мыса Иннониеми (ныне мыс Песочный). Разразился скандал. Его, правда, быстро замяли, уведя баржу в нейтральные воды.

На «Тотлебене» экскурсоводы неизменно рассказывают эту байку. Ее встречают, разумеется, смехом. Но однажды на форту среди экскурсантов оказались финны. И один из них, сделав серьезное лицо, проговорил: «Теперь я понимаю, почему началась зимняя (советско-финляндская. — И. Б.) война».

Петербургский издатель Л. И. Амирханов, рассказавший мне эту историю, поделился и еще одной — из собственного опыта. Привожу ее дословно:

«Это из моих армейских лет. Я служил в Славянке, под Ленинградом. До Рыбацкого рукой подать. Наш старшина Иван Иванович Литвин, хохол, плохо говорил по-русски, и голос у него был жуткий — занудно-бубнящий. Он имел кликуху «Бубуччио» или «Итальянец в Рыбацком».

Я служил «штабной крысой» и отлично помню, что солдатские туалеты были оборудованы чашами «Генуя». Откуда такое название — загадка, но так значилось в документах. Бубуччио называл их геночашами. Попробую описать. Это действительно чаша примерно 60 на 60 сантиметров, края закруглены, в центре два возвышения для солдатских сапог и дыра, в которую все и сливалось. Бачки еще были деревянными. Бубуччио любил три типа наказания: 1. Стричь головы под «бокс» или «полубокс»;

2. «Вибрировать» (то есть варьировать) увольнениями;

3. (Любимое). После вечерней проверки выдавать наряд вне очереди на уборку «геночаш». Следовало раскрошить кирпич (других чистящих средств не было) и «драить» «геночашу», пока не заблестит, как у кота сами знаете что. Степень блеска определял сержант, у которого почему-то всегда было плохо со зрением. Некоторые счастливчики умудрялись по два раза в неделю заниматься этим интеллектуальным делом. И, кстати, никаких дверей, отделяющих «толчки» от общей туалетной комнаты не было. Солдат всегда должен быть на виду. Для сравнения можно вспомнить роман Э.-М. Ремарка «На Западном фронте без перемен». Помните, в начале книги герои играют в скат, справляя при этом большую нужду?»


При рассказе о советском времени не избежать хотя бы краткого упоминания об уборных «на зоне», ведь значительная часть населения страны десятилетия проводила в тюрьмах и ссылках по надуманным обвинениям, а их остававшиеся «на воле» родственники и понятия не имели, каковы были условия содержания в заключении.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги