Универсариум

Я с улыбкой подчинился. И пошел к ней.

Забрался пальцами в ее волосы.

Она подняла голову, я наклонился и поцеловал в губы.

– Любишь, – сказала Полина. И снисходительно улыбнулась.

Она обвила мою шею руками, повалила меня на спину рядом с собой и легла сверху. Нежно поцеловала меня и прошептала:

– Любовь тоже недолговечна. Она изменчива, то слабеет, то вновь крепнет, а однажды совсем проходит.

Я мягко сжимал ее талию и поглаживал.

– Ты нашел во мне много особенностей, которые ты любишь в женщинах, и думаешь, что любишь меня. А что, если через месяц, через год ты встретишь женщину, у которой таких особенностей будет больше, чем у меня? Тогда ты полюбишь ее? И что будешь делать? Уйдешь к ней или станешь мучиться сам и мучить всех вокруг?

Полина говорила тихо и добродушно. Она словно старалась довести до меня свои мысли не жестким метанием ножей в дерево, как это делает Венгров на своих лекциях, а спокойно вводя мне в рот ложечку за ложечкой горькое лекарство вместе со сладким сиропом.

– Любовь, – томно проговорила она. – Что ты вкладываешь в это слово? Что-то высокое, безграничное, непобедимое? Но это всего лишь безрассудное проявление услужливости человеку, несмотря ни на какие его личные заслуги и качества.

Неужели она настолько стерилизовалась от чувств, что видит не вещи, а их математические выражения в двоичном коде? Ведь она… она никогда не полюбит меня. Для нее я просто набор нулей и единиц.

– Ты стремишься к любви, потому что хочешь освободиться от одиночества. Но свобода может быть только в одиночестве.

Полина говорила приятным тоном и водила пальцем вокруг моих губ.

– Любовь – это зависимость, – продолжала она. – Это потребность в зависимости, а значит – в рабстве. В рабстве и порабощении.

Я чувствовал тепло ее сочного тела и будто впитывал исходившее от него радиационное излучение. Я хотел ее уже неистово. Но продолжал, похлопывая глазами, слушать ее трогательное разглагольствование.

– Ты хочешь любви, чтобы владеть мной. Хочешь встроить меня в свой интерьер, словно вещь, где-нибудь между статуей и деревцем в горшке.

Полина немного приподнялась, соблазнительно свесив груди перед моими глазами, и произнесла:

– А потом, когда тебе всё это наскучит, ты захочешь освободиться от моих претензий на тебя, но при этом продолжишь хотеть владеть мной, превращая меня в свою рабыню. Я не хочу ею стать. Мне нужна абсолютная свобода. А к любви, к зависимости, к рабству тянутся только те, кто на самом деле боится свободы. Для того чтобы ее иметь, нужно мужество, бесстрашие.

Мои ладони поползли вверх по ее коже и облепили ее магнетические груди.

– Мы можем быть счастливыми, не владея друг другом, не теряя себя друг в друге. Мы можем сближаться и делиться своим счастьем, а потом отдаляться, ничего при этом не теряя. Готов ли ты быть свободным и любить свободную меня?

Она приподняла задницу, юркнула рукой вниз, нащупала нужную ей часть меня и осторожно пропустила в себя.

В меня с напором ворвалась сладкая энергия.

– Скажи теперь, ты любишь меня?

Люблю.

Но я не ответил, мне не хотелось говорить.

Полина грациозными подпрыгиваниями вкачивала в меня электричество, солнечный свет, вулканический поток.

– Будь свободен, – говорила она. – Не устанавливай себе границ, ты сам бесконечен, как Вселенная.

Люблю.

– Не мучайся поисками смысла, создавай его сам. Это твой мир, ты его сочинитель. Ты художник. Ты поэт…

Она замолкла, задергалась интенсивнее, задышала громче, закатила глаза, застонала, закричала… и обмякла.

Люблю.

Только это еще не финал. Так просто я тебя не отпущу. Я возьму столько, сколько навоображал за всю неделю.

Я перевернул ее на спину.

Вот она – нежится под моим нависшим телом. Такая красивая. Такая горячая. Такая пряная.

Спокойный глазастый филин вылетел из меня, и тут же его место занял свирепый медведь, не знающий жалости. Но – любящий.

Я нападал и нападал на Полину. Хватал, вертел, тянул. Натирал, кусал, душил. Я хотел выжать из ее тела все 70 процентов воды, из которых оно состояло. А потом обглодать ее лакомые кости.

Это голод хищника. Я был голоден ею. Я трахал ее с бешенством и не мог насытиться.

Алчное брюхо требовало еще. Еще! Ещеее!

Разряд!

Вспышка. Помутнение… Выдох.

Люблю.

Она стояла на четвереньках, я держал ее сзади за талию. Мы долго не двигались.

И наконец рухнули рядом.

Пожалуй, я был не особенно заботлив к своему телу и работал с постоянным дрожанием стрелки в красной зоне датчика. Думал, сердце выскочит. Плевать! Я буду всегда тебе доказывать, что хотя бы в этом я сверхчеловек.

– Мне нужно в ванную, – проворковала Полина, чмокнула меня и голышом засеменила через комнату.

Оставшись один, я снова занервничал.

Что я делаю? Что я делаю здесь?

Я встал с кровати и заметался по номеру.

Сейчас она вернется, и я ей всё расскажу. Всё-всё. Другого варианта нет.

Балкон. На меня смотрел балкон. Напоминал дверцу чердака, которого я боялся в детстве. Напоминал распахнутую пасть огромного чудовища. Он будто подзывал меня. Рычал на меня. Издевался надо мной.