Универсариум

Может, она, дура, и готова сброситься с балкона, но я не готов ее сбросить. Я сюда пришел не за этим. А хотя… я сам не знаю зачем.

Нет, вру – знаю. Конечно, знаю. Я прибежал сюда, чтобы увидеть ее. Чтобы услышать ее. Чтобы сказать ей. Чтобы прикоснуться. Чтобы обнять. Чтобы почувствовать.

Какими бы подпорками я ни укреплял себя изнутри, я знаю, Полина одним взмахом своих ресниц снесет их все беспощадной волной. Рядом с ней я размазня.

А еще у меня жуткое похмелье.

– Тук-тук, можно?

В дверях стояла Полина. Сверхкороткое голубое платье. Кричащее декольте. Черные локоны. И непринужденная улыбка.

– Привет, – это всё, на что меня хватило.

К моему посталкогольному головокружению грозит добавиться любовное.

– Вижу, ты здесь скучаешь.

Она захлопнула дверь, подошла, обняла обеими руками меня за шею и поцеловала в губы. Не пламенно. Не жадно. Не мокро. Но всё же азартно, увлеченно, игриво. Мне казалось, я умел чувствовать ее с математической точностью.

– Я так удивилась, когда получила твое приглашение. Почему сам не сказал?

По кочану!

Еще спрашивает, сука.

А согласилась бы она вообще сюда прийти, если бы ее не благословил на это профессор?

– Ты вчера меня не дождалась, – упрекнул я. – Что так?

И зачем я вываливаю эти претензии? Знаю же, что виноватые не любят, когда их корят, напоминают, заставляют оправдываться, это только отталкивает. Просто я снова в себе не удержал.

– Давай не будем говорить о вчера. – Полина провела пальцами по моему лицу. – У нас с тобой есть сегодня.

Она наползла ладонью на мою ширинку.

Ни стресс, ни алкогольное отравление не притупили мгновенной реакции у меня в штанах. Она это почувствовала и ехидно улыбнулась.

Хоть мою голову и выворачивало изнутри, я отчетливо понимал, что сейчас она ведет себя как мужик, а я – как телка.

Рассказать ей всё сейчас? Или трахнуть и рассказать потом? Ну что за мысли – конечно, потом.

– Выпьем? – пытливый взгляд голубых глазищ.

А вот пить мне не хотелось: кое-как начал приходить в себя. Да и к тому же я бросил. Хоть и совсем недавно – несколько часов назад, – но зато решительно, бесповоротно, раз и навсегда.

– Конечно, – ответил я, подошел к столику и стал откупоривать бутылку.

– Профессор вчера тебя очень расхваливал, – сказала Полина. – Говорил, что ты стремительно развиваешься, что хоть ты сначала и отталкиваешь какую-то информацию, но всё равно впитываешь, всё равно принимаешь и она прививается тебе. Он даже считает, что когда-нибудь ты сможешь преодолеть все границы и стать как он.

Надо же, как мило!

– Как он? Это кем, сверхчеловеком?

Она улыбнулась.

– Если это слово тебе нравится, то да.

Я наполнял бокалы вином.

Полина подошла сзади, запустила руки мне под мышки, прижалась щекой к спине.

– Эй, – промурчала она. – Чего ты такой мрачный?

Ее ласка согрела меня.

Я поставил бутылку на столик и осторожно повернулся. Посмотрел в ее преисполненные нежности глаза. И заглотил ее взгляд, и ел его, и ел. Ел, не смакуя, задыхаясь, захлебываясь.

– Влюбился, – сказала Полина.

Сказала не с сожалением и не с одобрением, а просто проконстатировала открывшийся ей факт.

Я молчал.

А ей и не нужно было от меня подтверждения или опровержения ее слов.

– Ты сам не знаешь, что такое любовь.

Сейчас я вообще не знаю, что я знаю, а чего не знаю. Я не мог думать – только чувствовать.

– Это всего лишь еще один барьер на пути к абсолютной свободе, на пути к себе, и ты его тоже сломаешь.

Полина завела руки за спину и расстегнула молнию.

– Твоя любовь ко мне – это даже не твой выбор.

Она сняла платье, оставшись в голубых трусиках.

– Ты был воспитан средой, которая запрограммировала тебя любить всё это… – она взмахнула пальцами, указывая на свое роскошное тело. И спустила трусы.

Я пялился на нее так, будто никогда не видел обнаженной женщины. Еще немного – и с моих губ непроизвольно сорвется слюна.

– Ты любишь мое лицо, губы, волосы, мою грудь, попу, ноги, потому что тебя с детства кормили подобными моему образами, через фильмы, через журналы, плакаты. Потому что тебя окружали женщины с образами, впитанными ими из таких же фильмов, журналов, плакатов.

Она расстегивала мне рубашку. А я не сопротивлялся.

– Твои вкусы, мнения, желания сформированы средой. В них нет свободного тебя.

Ее пальцы расправились с застежкой моего ремня, спустили молнию на ширинке и стянули брюки до колен.

– Ты любишь секс.

Она попятилась и села на кровать, уперев в нее руки за спиной, заняв этакую позу ожидания и как бы предлагая мне самому раздеваться дальше.

– Ты пытаешься заполнять внутреннюю пустоту удовольствием от секса, но ведь оно такое короткое, слишком быстро исчерпывается, а пустота… пустота, она остается. Не должно быть пустоты. Ее нельзя засыпать сиюминутными удовольствиями.

Я почему-то раздевался неспешно: снимал рубашку, брюки, носки, будто через не хочу собирался сделать ей большое одолжение, оттрахав ее. Но это было не так. Я безумно ее хотел. Я соскучился. Я хотел любить ее вкусное тело.

Полина приподняла брови, удивляясь, что я разделся не полностью и будто застыл в нерешительности.

Она сказала:

– Снимай трусы.

Никаких сомнений – это моя женщина.