Университет имени Конкордии Непобедимой. Маскарад

«Так значит, Децедера встала на сторону людей совсем недавно, и то под страхом смерти. Все это время она учила латерна-мантов сражаться, знала все о технике их боя и слабостях. Невероятно выгодная позиция для шпионки, докладывающей истинным союзникам обо всех недостатках соперника».

– Я… – пробормотала она. – Я очень рада, что люди одерживают победу. Мне приятно считать себя одной из причин скорого конца этой многолетней распри.

«И все же…»

Она вспомнила эти искаженные страхом лица, вспомнила, как дрожал рогатый юноша с завитыми волосами, длинными клыками и подведенными глазами – живой, по-своему прекрасный, разряженный в шелка – когда она заносила над ним руки. Она впомнила, как быстро поднималась и опускалась его грудь под абсурдными бантами, как по его впалым щекам бежали кристаллики слез.

Кто-то пытался бежать, размахивал руками и неистово вопил, кто-то, преданный воле своей жестокой богини, отдал ей жизнь без колебаний. Декурсии были ее пленителями, но при этом – как бы странно это ни звучало – она жалела их. Ведь они были такими же детьми Конкордии, как люди. Вот только их первая из Демиургов выбросила, будто скомканные черновики. Отказалась от них, испугавшись могущества и долголетия раннего поколения своих детищ.

А ее отец? Она все еще не знала, кем был тот очаровательный пухлый мужчина с фотографий, откуда у нее взялась бабушка (впрочем, и не совсем хотела знать, ведь неведение давалось ей куда проще), однако закрыть глаза на судьбу создания, породившего тебя, было невыносимо сложно. Ей хотелось спросить, как он чувствует себя, хотелось вымолить для него более мягкой казни или даже пощады.

Тогда, в сумрачной зале, когда телом Пуэллы отчасти завладела сущность Флос, она не щадила никого. Сейчас же ей было совестно – совестно и грустно.

– Я надеюсь, мне не нужно будет давать интервью? – спросила она безо всякой причины.

Вопрос вышел странным, каким-то неловким и неуместным. В целом, Пуэлла была уверена, что никакие репортеры не поджидают ее в ректорате с кучей сверкающих камер, пульсирующих в воздухе, и зачарованных ручек – это было бы странно и нелогично, учитывая, что войну с декурсиями держат втайне от простого народа, читающего газеты.

– Никаких интервью, – утвердительно кивнула аристократка. – Только разговор по душам, который пройдет в мирной и неофициальной обстановке.

Пуэлла поежилась; по ее спине пробежал неприятный холодок.

«Значит, все-таки интервью».

Когда они скользнули в Зал Тринадцати Лучей, стражницы с интересом оборнулись, а затем принялись активно перешептываться; студенты глядели на них, будто на экзотических животных, некоторые даже зажимали рты руками, будто видели ожившую Конкордию, а не Пуэллу, спокойно поднимавшуюся по лестнице с отрешенным видом. Эта слава, которая, как и пророчил Корвус, с каждым днем становилась все сильнее, довольно утомляла. Пуэлле хотелось спрятаться, стать кем-нибудь другим.

Ну, или почувствовать ободряющие взгляды друзей, с которыми она всегда забывала о своем странном предназначении.

Дверь ректората была открыта; изнутри лился теплый свет и слышались приглушенные голоса, одно лишь звучание которых заставило желудок Пуэллы скрутиться в тугой узел. Она различила выразительное контральто – незнакомка вещала так, будто говорила со сцены для небольшой аудитории избранных – и мелодичный тенор, вторящий ей.

– Дайрам уже не терпится наконец познакомиться с Вами.

– Ой… Спасибо. – Пуэлла сглотнула. – Мне тоже не терпится.

На пороге она замерла, опустив голову в пол. Собралась с силами. Нацепила самую искреннюю из возможных улыбок и шагнула навстречу свету, после чего осмелилась осмотреться по сторонам.

«Ничего себе…»

Теперь ректорат походил на осколок дворцовой роскоши, случайно оказавшийся в неправильной реальности; вокруг царила идеальная чистота, стекло шкафчиков, прежде прозрачное, сделалось разноцветным и матовым, и иногда, призрачно танцуя, по нему проскальзывали красивые зачарованные силуэты; гобелен с изображением Тринадцатой – вернее, Флос – теперь не выглядывал из-за угла, а был спрятан в надежном месте, наверняка недоступном даже для сна или призрака.

Пуэлла осторожно посмотрела в проем, чтобы оценить перемены в других комнатах: ковры были убраны, пол вымыт до блеска и абсолютно свободен от наваленных по углам драгоценностей и артефактов Пситтакуса. Теперь это было презентабельное место, лишенное таинственности и вполе подходящее для заседаний очень важных персон, которые, собственно, и восседали в широких креслах вокруг ректорского стола.