Поколение, в отличие от «элит» или «культурных норм» или идеалов любого типа, изначально предстает не как культурный конструкт, но как вполне «природное» явление, в основании которого лежат биологические механизмы. Объективно происходящая смена поколений представляет собой и постоянно возобновляющийся вызов, и возможности обновления для всей системы образования. Вопрос, по сути, всегда заключается в том, может ли этот процесс выйти за рамки естественного и непрерывного вытеснения старших младшими и в чем, собственно, состоит не биологический, а социальный и культурный смысл смены поколений.
Ортега-и-Гассет, как мы видели, понимает «поколение в форме» как условие исторического развития, происходящего резкими скачками[96]
. Иными словами, для превращения феномена биологического в событие социокультурного характера ему должна быть придана та или иная «форма», и только в этом случае можно говорить о поколении как о социальном субъекте, имеющем свою роль и сознание в историческом процессе.Вместе с тем многие историки в целом скептично относятся к «поколению» как категории, позволяющей понять процессы социального и культурного порядка. «Марк Блок бегло признал за ним лишь ценность „первичной разметки“. Люсьен Февр, со своей стороны, решительно сформулировал вердикт: „Лучше будет его отбросить“»[97]
. И в самом деле, трудноуловимая граница между биологическими и социально-культурными составляющими понятия затрудняет его строго научное применение в академической аргументации.Тем не менее, не только Ортега, но и многие другие исследователи, а также общественные практики XX века были заняты поисками такой «формы» и такого «субъекта исторического скачка»[98]
. И, заметим, находили – в основном в сфере высшего образования, прежде всего – университетского[99]. Само употребленное Ортегой словосочетание «поколение, находящееся в форме» демонстрирует, так сказать, «антибиологическое» понимание процесса – в том смысле, что сам по себе феномен молодости не формирует социально-культурного поколения, о котором говорит Ортега.Тема поколенческой смены в привязке к Университету является исключительно интересной – хотя бы на том основании, что сама идея поколения олицетворяет собой непрерывный потенциал критики и, следовательно, возможность критического мышления. Даже простое перечисление возможных сюжетов указывает на перспективы этой исследовательской задачи: студенческий активизм в 1848 году как предвестие бисмарковского проекта; объединение Италии в 1860–1870-х годах; 1920–1930-е годы и национализм в Европе; студенческие движения 1960-х годов; антиколониальные революции и т. д. – список можно продолжать долго, и весь он укладывается в рамки афоризма Пьера Нора, согласно которому «культ авторитета нуждается в культуре бунта и заранее ее узаконивает»[100]
. Очень «университетское» высказывание, поскольку вся история института проходит под знаком ответа на вопрос, что есть авторитет и каков алгоритм обращения с ним.Но тем не менее следует уточнить вопрос: каким именно образом тема поколения связана с институтом Университета вообще и может считаться результатом его практики в частности? Причем речь идет уже не о воспроизводстве элит, которое относится, скорее, к стабилизации и закреплению общественного целого, а к его трансформации и даже радикальному переустройству.
Суть этой проблемы, очевидно, связана с тезисом, который еще в 1920-х годах сформулировал К. Манхейм в своей работе «Проблема поколений». «Потенциал <…> „нового контакта“ (то есть нового поколения и сложившейся социокультурной системы. –