Есть, как представляется, в университетском послании вовне (городу и миру) две большие группы знаков, различающихся по своему происхождению. Первая – это вырастающая изнутри, из самой критической сути университетской практики, нормативность познания и личностного развития, имманентная для этого института. Вторая является реакцией на внешние «большие» социальные процессы, порождающие вопросы, которые требуют равномощных публичных ответов. Важнейшими здесь, безусловно являются проблемы справедливости и свободы. Это, пожалуй, наиболее укорененные в университетской практике последних столетий «места нормотворчества» и публичной экспертизы. И они же лежат в основании целых классов социокультурных норм, актуальных для самых разных исторических периодов.
Ценность познания и связанных с ним норм деятельности (научной этики и коммуникации) переживает свой очередной кризис, связанный, прежде всего, с редукцией процесса до масштабов продукта – конкретного знания, причем знания инструментального. Ценность сегодня приписывается не самому познанию, а его промежуточным продуктам, и только тем, которые представляют интерес (являются эффективными) для больших социальных и производственных машин. Само по себе научное исследование (как и простое человеческое любопытство) сдвигается на периферию общественного и академического внимания.
Ценность и нормы личного развития, связанные со способностью критического мышления (суждения) и самоопределения в условиях множественности выборов, также находятся в зоне риска. Основными факторами такого риска являются: 1) смешение границ между университетским и профессиональным образованием и 2) снижение влияния гуманитарных наук, методология которых и является главным «поставщиком» способности критического суждения в университетской истории.
Начиная со второй половины XX века принцип справедливости в его различных проявлениях находится, по сути, на развилке: приходится делать выбор между нормой всеобщего доступа к образованию (принцип равенства) и нормой доступа на основе заслуг (меритократический принцип). Обе нормы находятся в состояния концептуального и институционального противоречия. «Не создав большего равенства, экспансия (университетов. –
Вопрос о личной свободе в университетском контексте тесно связан с проблематикой личностного развития. Более специфичен вопрос об академической свободе и университетской автономии – здесь приходится констатировать тренд в сторону существенного усиления административных уровней управления – неизбежного в условиях размывания традиционных границ университета.
Тема производства и трансляции культурных норм крайне непростая и неравномерная даже на поверхностный взгляд. Тем не менее, как бы это парадоксально ни звучало, ее можно оценивать и как эвристичную. Основной аргумент – это исторические прецеденты: в периоды стабильности и эволюционных изменений доминантой в образовании является процесс трансляции уже устоявшейся нормативности и «социальной калибровки». И наоборот, во времена социальной турбулентности и быстрых изменений возникает запрос на новые представления о норме, что и было в исторической ретроспективе одной из основных функций «идеальных утопий», то есть Университета.
Другое дело, что существует вопрос, останется ли это обязательство за Университетами и впредь. Или иначе: в каких академических группах это обязательство включено в ценностную повестку?
Элиты
Подготовка и (вос)производство элит традиционно связывается с деятельностью Университета, поскольку является производной от других специфически университетских функций. Понятие (национальная) «элита» собирает на себе несколько университетских сюжетов: и культурную норму, и антропологический идеал, и представление о «должном» социальном устройстве, и общественное благо.