Окончание холодной войны не только ознаменовало конец этого проекта, но вместе с тем оставило после себя устойчивый шаблон «университета современного типа», который является частью масштабной корпоративной структуры, вбирающей в себя элементы транснациональных компаний, системы госуправления, исследовательские институты и т. д. Остается, впрочем, вопрос об основаниях, которые позволили бы относиться к такому конгломерату как к Университету.
Правда, справедливости ради следует отметить и тренд на сопротивление этому сдвигу в сторону административно-экономической рациональности. Например, в университетах Лиги плюща, самых дорогих центрах образования в мире, более половины студентов не платят за свое обучение. Не вдаваясь в более детальное обсуждение, можно предположить, что сегодня мы являемся свидетелями противоборства двух (или более?) тенденций, в столкновении которых Университет (и как институт, и в лице представляющих его групп) пытается защитить свою новую/старую форму (формы) и идеальной, и социальной идентичности.
Нет ничего нового в том факте, что некоторые университеты дрейфуют в сторону институций иного типа, ориентированных исключительно на внешний заказ прикладного характера. В конечном счете сам по себе диплом хорошего Университета создает преимущество на рынке труда для своего обладателя, а благотворители в ряде национальных систем освобождаются от налогов – это ни у кого не вызывает ни удивления, ни возражения. Нет ничего нового и в пересечении этой условной границы и в обратном направлении. Вопрос в том, что это за граница и какая группа признаков определяет ее наличие – как водораздела внутри системы высшего образования.
Макс Вебер более ста лет назад предложил различать два вида образования, подчеркивая их диаметральную противоположность. Первый из них, опирающийся на религиозные основания он обозначил как помогающий «новичку обрести „новую душу“ <…> и тем самым переродиться». В основе второго лежит бюрократический рационализм и иерархия, «специализированное и экспертное обучение <…> для административных целей <…> в организации государственного управления, офисов, мастерских»[113]
и т. д.Различение кажется очевидным, хотя можно было бы высказать предположение, что граница проходит не по критерию «материала» конкретного блага («перерождение души» vs экспертное знание), а по критерию его использования. Тем не менее есть в нем указание на действительно фундаментально различные результаты этих двух сценариев. «Экспертное обучение будущих руководителей рабочего офиса» и даже системы госуправления, очевидно, является
Очевидно, что при всей сложности их исчерпывающего различения, частные и общественные блага[114]
не должны оцениваться в одинаковой системе координат, поскольку отвечают совершенно различным социальным потребностям и, что еще более важно, ценностям. Благо общественное есть точка «инвестирования общественной воли» и ресурсов. Частное благо есть зона предпринимательского (в широком смысле) риска и в конечном счете отсылает нас к классическому определению Й. Шумпетера[115].Об образовании как общественном благе емко высказался Джон Адамс, второй президент США: «Весь народ должен взять на себя ответственность за образование всего остального народа и должен быть готов нести соответствующие расходы»[116]
.