Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении

Спустя двести лет в значительно более технологичной и академичной манере, но приблизительно в той же логике определил свое отношение к знанию как общественному благу нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц, опираясь на тезис Джоэля Мокира, что лишь посредством доступности (через социальные сети, публичные дискуссии и особенно через Университет) знание становится полезным обществу: «У общественного блага (знания. – С. З.) есть два определяющих свойства, – утверждает Стиглиц, – неконкурентное потребление – потребление одним индивидом не ущемляет потребления другим – и неисключаемость – трудно и даже невозможно отключить индивида от пользования благом»

[117].

Действительно, критическое мышление, то есть скептическое отношение к настоящему, исходя из знания прошлого (историческое сознание) и представлений о будущем (утопическое видение), не является рыночным товаром, готовым, упакованным и предоставляемым покупателю по сходной цене. Критическое мышление – это всегда непрерывное взаимодействие (со своей когнитивной сетью) без гарантированного результата. Это индивидуальное/коллективное качество, востребованное обществом в целом. Отсутствие общественного запроса на критическое мышление порождает системные риски деградации общественных институтов, экономики, социальной инфраструктуры и образа жизни.

Поэтому непонятно, если обращаться к расхожим дискуссиям и существующей системе оценивания университетской практики, почему считается, что общественные ресурсы, направленные на подготовку специалиста, который поможет частному предпринимателю повысить его доходы, считаются потраченными более эффективно, чем направленные на подготовку историка, помогающего понять генезис современных проблем. (Впрочем, это возможно лишь в том случае, когда государство, чьей ответственностью, по идее, является общественное благо, само является предпринимателем, заинтересованным в увеличении прибыли одной из своих «дочерних» компаний.)

Если избавиться от внутреннего лукавства, заставляющего формировать позицию по защите общественного блага, вырастающего из традиции исследования и преподавания гуманитарных дисциплин, то следует сформулировать отчетливый тезис. Администраторам и политикам в условиях рынка, в том числе рынка государственного, крайне сложно найти не декларативные, а действительно рациональные аргументы в защиту «самодостаточного блага», тем самым, хотя и косвенно, урезая права сурового «потребителя, который точно знает, чего он хочет». Но рядовой администратор, строго говоря, и не обязан выстраивать публичный дискурс по защите общественного блага вообще и критического мышления и гуманитарных дисциплин в частности. Другое дело, академическое сообщество тоже не очень активно участвует в этой работе, легко переходя на «бюрократический эсперанто».

Водораздел между культурным (общим) и экономическим (частным) капиталом описывал в 1980-х Пьер Бурдьё, сравнивая влияние на Университет экономического и политического капитала, с одной стороны, и культурного капитала – с другой. Он отчетливо противопоставляет два типа иерархий и два типа легитимации[118]

.

Накопление культурного капитала связано с освоением и ассимиляцией знания. Это, говорит Бурдьё, «работа над собой (самосовершенствование), предполагающая собственные усилия <…> Это инвестирование – прежде всего времени, но также и социально выстроенной формы влечения, libido sciendi [влечения к знанию], со всеми сопряженными с нею ограничениями, самоотречением и самопожертвованием»[119]. Культурный капитал приобретается и обращается в иной логике, нежели экономический (хотя и может конвертироваться в него – в форме платы за квалификацию, например). Таким образом, одно и то же по своей морфологии и генеалогии знание может становиться либо общественным, либо частным благом – в зависимости от социальных условий своего использования. То есть способ обращения, а не знание само по себе определяет его статус блага.

Это, видимо, и есть основная проблема публичного языка, стоящая перед Университетом сегодня. Какая аргументация легитимности Университета будет уместна в современном публичном дискурсе? Пока преобладает утилитарно-функциональная реальность административного типа – с количественными показателями и индексами, рейтингами и сравнениями, наилучшим образом описывающими природу частных благ. Это то, что Билл Ридингс называет «идеологией совершенства» (excellence), и то, что, как он считает, функционально замещает триаду – «разум – культура – наука» в Берлинском проекте – с самыми разрушительными последствиями. Не случайно он называет свою книгу «Университет в руинах». А вот какова альтернатива и каковы возможности перевода на современный язык таких понятий, как «человек, соразмерный культуре», «критическое суждение», «академическая корпорация», «гуманитарное знание», в конце концов, «разум» и т. д., – вопрос, несомненно, и открытый, и критический[120].