Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении

Примеры можно множить, но они в целом общеизвестны. Следует тем не менее упомянуть в качестве типажа новых направлений исследований и образования такое «антидисциплинарное» поле, как искусственный интеллект (ИИ). Это и подобные ему направления важны тем, что более других своих аналогов указывают на наличие некоего метауровня – пространства не тождественного ни одной из своих частей (лингвистике, программированию, когнитивной психологии и т. д.) и формирующего свою собственную теорию и концептуальную идею (новое знание). Тот же «мета» (не путать с «меж») уровень характерен и для других возможных кейсов (скажем, в программе РРЕ такую роль выполняет философия), поскольку именно в этой точке кристаллизуются основные эффекты междисциплинарного взаимодействия.

Второй, более сложный, но и в то же время более глубокий тип «инициации мышления» – восстановление рамок исторического сознания. «Историческое сознание является необходимым условием критики – это исследователи образования уже выучили», – замечает С. Фуллер в начале главы, которая носит название «Как вернуть университету критическую функцию»[186].

Здесь важно оговориться. Историческое сознание по отношению к той или иной дисциплине (будь то литература, или биология, или физика) и предмету мышления не сводится к хронологической линии фактов и событий, приведших к тому состоянию, с которым мы имеем дело сейчас. В этом смысле основной корпус философии является ближайшим аналогом – не случайно именно этот тип знания долго являлся «царицей наук». «Для каждой проблемы в истории философии, – замечает С. Фуллер, – есть цикл нескольких конкурирующих решений (курсив мой. – С. З.), находящихся в неизменном напряжении»[187]. Исключение составляют специализированные области, скажем, математической логики, в которых происходит хронологическое увеличение степеней сложности, предполагающее восседание на плечах гигантов-посредников.

Таким образом, «философский сценарий» предполагает не логику линейного прогресса и усложнения, а матрицу проблемных узлов с параллельными или альтернативными способами их разрешения (или попыток разрешения). Историческое сознание, следовательно, не реконструкция временной оси, а разворачивание контекстов, смысл которых в демонстрации иных, по сравнению с общепринятыми идей, концептов и способов решения тех же самых вопросов и проблем, вокруг которых возникали содержательные дискуссии. Это может относиться как к большим онтологическим картинам (Ньютон – Декарт), так и к более локальной дисциплинарной проблематике. Есть, кстати, основания полагать, что именно такой гуманитарно-исторический подход в XIX веке стал каналом для дрейфа естественных наук из политехнических институтов в университеты.

Есть, конечно, науки, для которых ни одна теория прошлого не «ушла в историю» в традиционном смысле – скажем, социология или история политических идей. Особенно это относится к последней в силу постоянно повторяющегося в различных реинкарнациях круга идей. Но в большинстве других дисциплинарных полей историческое сознание может поспособствовать не только критическому осмыслению господствующих доктрин (парадигм, по Т. Куну), но и запустить более сложные процессы, корреспондирующие со сложившейся социальной реальностью.

Следующий формат, который следовало бы упомянуть, связан не с самим «готовым знанием», а с особыми условиями его критики и, следовательно, созданием предпосылок для производства нового знания. Это значительно более сложная конструкция, но при этом позволяющая в прямом смысле соединить образование и исследование. Здесь можно вспомнить, что Т. Кун считал достижение консенсуса по поводу элементов новой научной парадигмы несомненным признаком научного прогресса[188]. Собственно, то же самое утверждал в XIX веке и Пуанкаре, заметив, что признание тех или иных представлений истинными является результатом соглашения (консенсуса) ученого сообщества[189]. Таким образом, «организованный скепсис» по поводу социальных интересов участвующих академических групп и норм их коммуникации может стать метапространством для критического суждения. Но это уже, как понятно, вопрос социологии знания и практической эпистемологии. В этом случае программа обретает необходимый для такой эвристики второй (или третий, или…) эпистемический ярус (скажем, в форме социально-политической аналитики или исторической социологии знания), позволяющий осуществлять рациональную критику любого предметного материала. Программы такого рода сложны для реализации, но будучи запущенными, обладают большим исследовательским потенциалом[190].