– А из РЕТА или откуда-то еще приходили, чтобы вправить мозги этому лектору?
– Не знаю. – Она продолжала смотреть на аудиторию.
– Хочешь послушать?
Фэйт и хотела, и не хотела, но, держа Джима за руку, она поднялась по низким ступеням к двери в аудиторию. Внутри на кафедре стоял профессор, повернувшись лицом к учащимся. Фэйт слегка сдвинулась вправо, чтобы он не заметил ее за дверным косяком.
– На нашей следующей встрече, – говорил лектор, – я продемонстрирую вам, как эти токсичные растения влияют на малышей с нашей собственной площадки для молодняка. – Он хихикнул. – И вы сами увидите, как кожа сгорает и слезает чулком…
Почувствовав приступ тошноты, Фэйт отошла от двери.
– Может быть, действительно лучше взорвать это гребаное место к чертовой матери? – предложил Джим, когда они спускались по ступеням.
Фэйт глубоко вздохнула.
– Может быть, – ответила она.
III
Чапман Клементс.
Бакли стоял перед кабинетом зоолога и вытирал о штаны влажные от пота руки. Он никогда не умел этого делать. Интриги никогда не были его сильной стороной. Он знал это – и прекрасно с этим уживался. Или, если точнее, его это ничуть не волновало.
Но сейчас ему надо будет прощупывать своих друзей и знакомых, вовлекать их в ничего не значащие беседы, а потом, как бы ненароком, определять, как они относятся ко всей этой хрени, которая происходит вокруг.
Это не его сильная сторона. Он этого не любит. Это совсем не в его вкусе.
А что, если эти его намеки окажутся слишком явными? Что, если они на него набросятся? Судя по тому, что говорил Йен, они вполне могут схватиться за нож и выпотрошить его, как гребаную рыбину.
Нет, он точно не создан для таких интриг.
Собравшись с духом, Бакли постучал в дверь кабинета Клементса.
– Да, заходите! – крикнул зоолог.
Бакли распахнул дверь.
Значит, он не сошел с ума.
Чапман стоял в дверях своего кабинета и следил за удаляющейся фигурой Бакли. А он думал, что это происходит только с ним, что он слегка подвинулся из-за того, что проводит слишком много времени в поле, а не в аудитории.
Но Бакли с Эмерсоном тоже это заметили.
От этого известия ему должно было бы стать лучше, но этого не случилось. В данном случае лучше ошибаться и быть сумасшедшим, чем быть правым и нормальным.
Особенно когда дело зашло так далеко.
Бакли привел ему много примеров, но ничего не сказал о причинах, и Чапман не мог понять, знает ли профессор английского, что же происходит на самом деле. Наверное, знает, и, наверное, именно это будет обсуждаться на встрече.
Чапман почему-то вспомнил о двух своих вводных лекциях в класс млекопитающих. На них был один паренек, рыжий и очень странного вида, увидев которого в первый раз Клементс весь покрылся мурашками. Этот паренек даже приснился ему однажды. Пока он не брал никаких заданий и не участвовал в опросах, но лекции посещал регулярно, сидел на самом первом ряду и смотрел на него так, что это приводило его в замешательство.
Паренек – явно часть всего этого.
Чапман взглянул на часы. Время ленча. Обычно он выходил, чтобы купить себе какую-нибудь еду, но сегодня не чувствовал голода, поэтому решил, что сейчас гораздо важнее найти других, похожих на него, тех, кто пока еще не изменен. Как сказал Бакли – чем больше, тем лучше. Им нужна поддержка абсолютно всех, с кем они смогут связаться.
Но с кого начать?
Джобсон. Джобсон – это то, что надо. Если кто-то и остается ни в чем не замешанным и способным выдерживать стресс, то это энтомолог. Он – единственный преподаватель, который еще больше обособлен, чем сам Чапман.
Точно.
Джобсон.
Клементс. Этот поц. Этот ходячий кусок дерьма. Кого он хочет обмануть этим своим: «Привет-что-с-тобой-случилось-не-видел-тебя-целую-вечность»?
Задница.
Кен Джобсон закрыл дверь в лабораторию и запер ее.
Этот ублюдок за ним шпионит. Хочет узнать его самый главный секрет. Но это никому не удастся. Пока он не опубликует свои изыскания. Когда он их закончит, то покажет миру,
Джобсон достал ключ от кладовой и открыл дверь.
Целия все еще лежала на полу, с кляпом во рту. Вся покрытая мухами, она извивалась не переставая.
– Да, – воскликнул он. – Да! – Небольшое помещение было наполнено сильным запахом меда, которым Кен покрыл ее тело, чтобы привлечь мух, и мускусным ароматом ее возбуждения.
Сколько же оргазмов у нее было?
Тридцать, определил он на глаз. И записал эту цифру у себя на планшете. Цифра будет неплохо смотреться в публикации.
А как же он назовет свое открытие?
Энтомолог хихикнул. «Насекомофилия»[73]
. Может быть, он назовет его «насекомофилией».Целия задергалась сильнее. Сквозь кляп Джобсон услышал, как она пытается вскрикнуть.
Тридцать первый.
Он и сам возбудился, и его напряженному члену было больно в штанах, поэтому Кен спустил их и сбросил ботинки. Потом, сняв рубашку и нижнее белье, абсолютно обнаженный, растянулся на полу рядом со своей ассистенткой.