Сейчас Брант увидел белую субстанцию, текущую по ее животу, крохотные капельки, появляющиеся из разделенных на самых кончиках сосков ее больших грудей.
У нее началась лактация. И это после всех прошедших лет!
Волшебным и непонятным образом она снова стала производить молоко.
Университет иногда творит загадочные чудеса…
Ухмыляясь, Брант наклонился к ней, поднял ее левую грудь и стал сосать.
Она задергалась в своих путах и попыталась закричать, попыталась отодвинуть свой стул от него, но он накануне хорошо привязал ее, и она была беспомощна перед его желаниями. Не отрываясь от левой груди, дотронулся до правой и грубо потер ее, размазывая молоко и ощущая под пальцами теплую скользкую субстанцию, покрывающую высохшую на порезах кровь.
Ее тело сотрясали рыдания, слезы потоками лились из вытаращенных глаз.
Он удвоил свои усилия.
Рядом с ним раздавались приглушенные кляпом крики его отца, в ярости пытающегося могучими рывками подвинуть свой стул. Бранту пришлось прерваться, встать и заехать старому говнюку по башке, от чего тот свалился на спину. Старик лежал на полу, напоминая перевернувшегося на спину жука, плача и пытаясь сопротивляться, – Брант на всякий случай вломил ему по ребрам и с радостью услышал крик боли, прорвавшийся сквозь забитый в рот окровавленный платок.
Затем вновь повернулся к ма.
– Растущему организму необходимо молоко, – сказал он.
И, еще раз встав на колени, стал высасывать молоко из сисек своей матушки. Оно было теплым и вкусным.
Сосал он до тех пор, пока не поджарился хлеб.
После завтрака, поставив на место стул отца и несколько раз порезав родителей – так, на всякий случай, – Брант прошел в ванную и почистил зубы. После чего вернулся в спальню, снял кобуру с колышка за дверью и надел ее. Несколько минут любовно поглаживал «ругер», лежавший на столе, а потом вставил его в кобуру. Из верхнего ящика туалетного столика достал нож с выкидным лезвием и засунул его в карман.
Посмотрев на себя в зеркало, Брант улыбнулся.
Он был готов к учебе.
II
Джим оглядел помещение отдела новостей: пустующий стол Шерил, ругающиеся друг с другом Эдди и Форд, угрюмо сидящий в углу Фарук… Что, черт возьми, случилось? В прошлом семестре они работали практически тем же составом и прекрасно уживались друг с другом. А теперь готовы вцепиться друг другу в глотки. То чувство дружбы, ощущение семьи, которое связывало их в прошедшие семестры, начисто испарилось, а его место заняли никчемные мелкие стычки и завистливая ругань. Он всегда старался держаться от этого подальше и позволял ребятам делать то, что они сами считают нужным, и это всегда приносило успех. В прошлом семестре он полностью доверился своим сотрудникам и давал им советы, а не приказы, пытаясь действовать во время споров как третейский судья, а не как диктатор; и в этом семестре пытается вести себя так же.
Но семестр проходит как-то совсем по-другому…
Развернувшись на стуле, Джим посмотрел на дверь кабинета советника. Странно, как быстро необычное становится привычным и как быстро ты адаптируешься к вещам, которые совсем недавно вовсе не воспринимал. Самоубийство вьетнамцев на прошлой неделе вызвало в отделе новостей едва заметное оживление. Неужели они настолько очерствели, что подобная трагедия для них стала общим местом, не заслуживающим хоть какой-то реакции? Или они просто выгорели?
Неужели люди так же относятся к войне? Неужели они именно так переживают катастрофы?
Джим всегда знал, что надежда позволяет людям выжить, что она является противоядием отчаянию; но теперь его интересовало, не является ли «надежда», эта нематериальная субстанция, которой писатели и философы наделяют людей и которая должна отличать их от зверей и давать возможность бороться, несмотря ни на что, забывая про отчаянное положение и ужасные условия, просто изощренной романтической метафорой, искусственно выдуманной концепцией? Может быть, людям помогает лишь элементарная животная способность к адаптации?
А может быть, люди в состоянии пережить насилие, смерть и ужас лишь потому, что быстро к ним привыкают?
Он чувствовал себя островом нормальности в океане хаоса – и ощущал при этом, как волны медленно подмывают его берега.
Джим развернулся назад и посмотрел на толпы студентов, переходящих из одних аудиторий в другие. Черт, да половив кампуса, скорее всего, даже не знает, что тут происходит. Администрация любит называть их «университетским сообществом», но никакого сообщества в реальности не существует. А есть просто сборище студентов, посещающих одни и те же занятия, – половина из них никогда не разговаривала с сидящими рядом сокурсниками. Они слишком заняты, чтобы прочитать университетскую газету, слишком апатичны, чтобы принять участие в университетских мероприятиях; они посещают универ, но не представляют, что происходит вокруг. Брея – это кампус для ежедневного сборища чужаков, и хотя многим людям такое положение дел облегчало жизнь, ему оно ее усложняло.