– Опасные у вас мысли, господин доцент, предостерегающе поднял руку Громадзский. – Как у вас, у русских, говорят… Бог один, да молельщики не одинаковы. Скажите-ка лучше, что думают ваши ученые относительно деревянной архитектуры Томска?
– А что они могут думать? – махнул рукой Крылов. – За них пожары думают. Столько особняков старых сгорело! Многие были из себя редкостные. Дача виноторговца Сосулина на Степановке, «Тетушкин каприз»… Батеньков строил. Где она? И так и далее…
– Город Томск своеобразно красив, – сказал Громадзский. – Отдельные его строения могли бы составить гордость европейских городов. А вы, русские… Вы не умеете хранить свои шедевры. Как ваши потомки узнают, чем и какой красотой вы жили? Не бережете, не лелеете. Я бы на вашем месте все же поговорил в своем просвещенном кругу… В Англии общества по охране животных учреждаются. Отчего бы в Томске общество не создать? По охране редкостей исторических?
– Непременно поговорю, – заверил Крылов, удивляясь настойчивости, с которой этот слабый, больной католический священник печется о памятниках сибирской истории. – Вы правы, мы, русские, умеем создавать красоту, а вот сохранить ее…
Крылов простился с ксендзом на Соляной площади. Телега покатила к костелу. А Крылов свернул в переулок, ведущий к Белому озеру.