Университетская роща

Чрезвычайный выпуск

И январь, и весь февраль публика ломилась в цирк Панкратова – там разыгрывались самовары. Помимо лотереи-аллегри, разумеется, было еще чем привлечь в афишах: неестественно гибкий мальчик; экстраординарное блестящее представление известных русско-германских музыкальных клоунов-гимнастов братьев Тривелли; силовая борьба; кроме того, соло-клоун Федоров выводил дрессированную свинью в пенсне… Но главное все-таки – самовары! На них клюнула даже чистая публика. Словом, неожиданно возник небывалый подъем вокруг зрелища, издревле считавшегося грубым, простонародным. Как писал один бойкий репортер, цирк на время превратился в «сибирский уголок развинченного Парижа».

Немушка и Пономарев с утра выпрашивались на дневное представление. С неохотой сдавался Крылов – во-первых, день был простой, не воскресный, во-вторых, работы уйма, в-третьих, в университете неспокойно…

– А мы – единым мигом, – заверил его Пономарев. – Самовар выиграем – и домой!

Отпустил их Крылов. Дети и дети, хотя у Немушки уж и седина белым ковылем по всей голове взошла, а Иван Петрович за последнее время изрядно поплешивел. Да что с ними поделаешь? Как молвится, иной седой стоит кудрявчика. Ушли, умчались со двора помощнички чуть ли не вприпуск.

Крылов остался один.

День начинался дурно – с нехорошего настроения, с неопределенных намерений, а этого Крылов не терпел пуще всего. Причиной такого зыбучего состояния была обстановка в университете, сложившаяся в последнее время, события, которые вышибли из колеи практически всех.

Началось с того, что инспекция, педели забили тревогу: студенты-де замышляют нечто… Но поскольку подобные предостережения со стороны надзирателей были не редки, на них не обратили особого внимания.

А со вчерашнего дня началось это самое «нечто». Студенты группами отправились по профессорским квартирам.

Неожиданная депутация прибыла и к Крылову в Гербарий, где он засиделся до позднего вечера.

– Господин Крылов, мы обращаемся к вам как к сознательному интеллигенту, – заявили студенты. – С завтрашнего числа мы хотим объявить забастовку и просим вас одобрить.

– Простите, что?

– Стачку. Мы заявляем протест против избиения наших коллег – петербургских универсантов. Надеемся, вы уже наслышаны о петербургских событиях восьмого февраля?

– Не могу сказать, что вполне наслышан. Я ведь пользуюсь, в основном, газетными сообщениями…

Крылов в замешательстве смотрел на депутатов: знакомые и малознакомые лица, в глазах напряженный интерес – что скажет старший наставник?

– Впрочем, я должен подумать, – прервал сам себя Крылов, заметив, что начинает «жевать кашу» и отдаляется от четкого вразумительного ответа.

Студенты с облегчением переглянулись; видимо, перед этим наткнулись не на один отрицательный ответ и воспитательное увещевание.

– Разумеется, Порфирий Никитич! Мы не торопим. Вот наша петиция. В ней все изложено, – сказали они и, передав бумагу, откланялись и ушли.

Воззвание к профессорско-преподавательскому составу Томского университета было составлено грамотно, горячо, уверенно и содержало просьбу поддержать студенческую забастовку – 24 февраля не читать лекций и не проводить занятий. Кроме того, в нем заключалось и предостережение относительно преподавателей, которые станут продолжать занятия: студенты обещали предпринять к ним систему обструкций.

Это было вчера. А сегодня Крылов, отпустивши своих помощников в панкратовский цирк, решал для себя вопрос: идти или не идти в университет?

Лекций у него не было. Практических занятий тоже. Но работа в Гербарии всегда имелась. Что делать?

С одной стороны, Крылов сочувствовал горячему порыву молодежи защитить попранное достоинство петербуржцев. В самом деле, это мерзко: во время обыкновенной студенческой сходки, когда высказывались предложения о пересмотре университетского устава, о восстановлении автономии высшей школы, уничтоженной правилами 1884 года, в аудиторию ворвались полиция и жандармерия и принялись дико избивать студентов. Так по крайней мере освещала события заметка в газете «Врач». А «Врачу» и ее главному редактору Вячеславу Авксентьевичу Манассеину, известному терапевту и общественному деятелю, Крылов привык верить.

С другой стороны – сорвать занятия и весь мирный ход жизни еще в одном учебном заведении, теперь уж в Сибири?.. Не зная сути происходящих в столице действий, не видя, не участвуя… Кроме того, научная работа есть научная работа, и она не должна быть остановлена.

И все же, как поступить?

Удивительно трудная и самая распространенная жизненная задача – выбор. Каждосекундно, изо дня в день, всю жизнь человеку приходится сталкиваться с разнообразнейшими условиями этой задачи, и от того, как он поступит в каждом конкретном случае, зависит в конечном итоге вся его жизнь.

Решай, ботаник Крылов.