Университетская роща

В 1910 году осуществится наконец мечта сибирских интеллигентов, мечта Потанина – будет создано Общество изучения Сибири, задачей которого станет развитие наук о Сибири, ее практическое исследование. Бедное, зависящее от местных жертвователей, Общество энергично развернет полезную деятельность и в первые же годы снарядит научную экспедицию в Монголию для изучения русской торговли, результаты которой будут признаны «весьма ценными».

В 1911 году газета «Сибирское слово» опубликует небольшую заметку:

«24 июля, в 9 часов вечера, в церкви Чемал, на Алтае совершилось давно ожидавшееся событие, бракосочетание 76-летнего путешественника и писателя Г.Н. Потанина с 53-летней сибирской поэтессой Марией Георгиевной Васильевой. Новобрачный совсем дряхл и не может передвигаться без помощи палки. Изменило ему уже совсем зрение. Теперь знаменитый старец имеет подле себя друга и опору…».

А еще через много лет, после смерти Потанина, кем-то случайно будет обнаружена часть его личного архива… у торговок на базаре, заворачивающих в листки рыбу. Как он сюда попал? Отчего «друг и опора», «голубушка Мария Георгиевна» так нерачительно распорядилась исторической важности бумагами мужа? – Это останется загадкой для многих людей, в том числе для тех, кто был в тот вечер в зеленой потанинской гостиной.

Вяжутся, вяжутся узелки на нитях, уходящих то в будущее, то в прошлое… Конечно деяние человеческое, само существование его на земле – и необозримо вечно движущееся и волнующееся море жизни…

Акт забвения

Однако потанинский вечер недолго оставался для Крылова светлым воспоминанием. События в городе развернулись так, что новые впечатления заслонили мирную картину уютной зеленой гостиной.

Все лето в Томске творилось что-то непонятное, беспокойное. То и дело закрывались мастерские, фабрики, магазины, учреждения… Вести с фронта, угнетающие и безотрадные, будоражили тыл.

В конце июля в Ильин день в доме Крыловых вновь появился Федор Дуплов. Мокрый до нитки и весело-возбужденный.

– Батюшки! – ахнула Мария Петровна. – Как можно гулять под таким ливнем?

– Можно, уважаемая Мария Петровна, – тряхнул русыми кольцами Федор, и с волос его веером слетели радужные брызги. – Отличный косохлест! Я себя парнишкой припомнил… По лужам волдыри вскакивают, а ты бежишь босиком, орешь что-то. Грязь – фонтанами…

– А и неплохо, – поддакнул Пономарев. – На Ильин день хороший дождик – это благо. Мало пожаров будет.

Иван Петрович прошаркал к себе в комнату и вынес рубашку и брюки.

– На-ко, мил человек, надень. Мы с тобой сходно-фигуристые, тщедушные, чуть поели – уже и сыты…

Мария Петровна удалилась, чтобы не стеснять мужчин своим присутствием.

В клетчатых пономаревских брюках и голубой рубашке с кружевными манжетами (Иван Петрович любил одеваться не по возрасту) – Федор смотрелся франтом.

– Увидали б мои товарищи-железнодорожники, за своего б не признали, – смущенно улыбнулся он по поводу такого преображения. – Я ведь к вам, Порфирий Никитич, ненадолго. Чемодан хотел забрать, да вот под ливень угодил…

– Заберете свой чемодан, успеете, – ответил Крылов. – Дождь перестанет и пойдете. А сейчас будем пить чай.

За чаем разговор зашел о положении дел в городе. Собственно, Крылов не склонен был выспрашивать Федора, который, как он догадывался, много кое о чем знал, но беседу завел любознательный Иван Петрович.

– Вот вы, мил-человек, рабочий. Пролетарий, как вас ноне величают. Что же вы, пролетарский рабочий, бросаете свой труд? Что ни день, то новая стачка… Люди разучились у станков стоять – одне речи говорят!

– Правильно, – ответил Федор. – Момент такой наступил.

– Какой еще момент?

– Классовая борьба нарастает, Иван Петрович.

– А-а, – с сомнением протянул Пономарев. – Борьба… А в чем она выражается? За что? И против чего?

– Против чего – ясно. Против господствующего строя. Против эксплуататоров, – с жаром начал объяснять Федор. – За что – тоже ясно. За свободу и демократию! За счастье народа! А вот в чем она выражается… Это, Иван Петрович, на сегодняшний день самый трудный вопрос. Мы считаем, что давно пора брать в руки оружие, – взгляд его непроизвольно скользнул к фанерному чемодану с матерчатой ручкой. – Но рабочие и служащие пока что борются мирным путем. Помните январь?

– Да.

– Мы вышли на демонстрацию. И что же? В нас стреляли. Били шашками и нагайками…

Федор замолчал.

Крылов вспомнил, как он сидел вот здесь же, на кухне, в плетеном кресле, и выбитая из суставов рука багровела и пухла на глазах. Уже тогда он догадывался, где споткнулся успенский мальчик, так нежданно-негаданно разыскавший его. Потом они виделись еще раз. Федор вновь попросился переночевать… В ту встречу он долго рассказывал о рабочей партии социалистов-демократов, в которой он состоял, о Ленине… Говорил о близкой революции. Дал прочитать прокламацию «В венок убитому товарищу», только что выпущенную в Томске в ответ на январский расстрел.