Университетская роща

– Вот. Я так и думала. Я так и знала, – вдруг отрывисто и обиженно произнесла Маша. – Даже господа студенты имеют собственную ложу у Королева! А ты, мой друг, приват-доцент, и не можешь сводить жену в театр! – голос ее задрожал. – Все ты занят… все у тебя работа! А я… я…

Она встала из-за стола и, прижимая к губам кружевной платочек, ушла в свою комнату.

Крылов озадаченно посмотрел на закрытую дверь, потом на Пономарева: дескать, вот какие мы с тобой неловкие, расстроили женщину… Иван Петрович повинно склонил лысеющую голову.

На другой день Крылов поинтересовался относительно билетов у распорядителя театра. Оказалось, все места разобраны. «Как же, идет местная пиэса «Путешествие на луну томского купца И.И. Бирюлькина», никогда не игранная прежде!.. Но что для вас, исключительно в знак уважения…» Цена за билеты была явно завышенная, но уж с этим пришлось примириться.

– Собирайся, Машенька, мы идем в театр. Дают какого-то Бирюлькина, на местную тему, – сообщил вечером Крылов.

Маша покачала головой: вот он в этом весь! Собирайся. Как будто женщина – солдат, и ей главное – шинель потуже перепоясать.

– Так ведь на сборы, мой друг, тоже необходимо время, – упрекнула Маша.

– Полно тебе, какие сборы? Я, к примеру, готов, – простодушно развел он руками.

– Готов? – брови на лице Маши сломались от возмущения. – Нет, с тобой решительно невозможно… Ступай, переоденься во фрак. Иначе я не тронусь с этого места.

– Экая ты, Маша, – огорченно сказал Крылов, и его жизнерадостность улетучилась, вечер представился загодя испорченным.

Каменный театр, построенный купцом-миллионером Евграфом Королевым, а посему носящий имя «Королёвский» с вызывающей помпезностью соседствовал с недостроенным до сих пор Троицким кафедральным собором и факультетскими клиниками университета. Томский театрон, место для зрелищ, представлял собой массивную постройку и имел три яруса, ложи, партер, амфитеатр и галерею.

Крыловы бывали в нем редко, а потому с некоторой застенчивостью разделись и остановились возле колонны в фойе, рассматривая провинциально-роскошное убранство: зеркала, драпировку на окнах, бронзовые канделябры в виде лилий.

– Кого я вижу? Рак-отшельник! – с веселым изумлением приветствовал супругов Коржинский. – Рад вас видеть, дорогая Мария Петровна. Это прекрасно, что вы его наконец вытащили в люди.

– Добрый вечер, Сергей Иванович, – обрадовалась ему Маша, подавая руку в кружевной перчатке. – Один вы знаете, чего мне это стоит!

– Да уж знаю, – посочувствовал Коржинский. – Как ваше здоровье?

– Спасибо, лучше. А что дают сегодня?

– Верно, чепуху какую-нибудь, – безмятежно ответил Коржинский. – На прошлой неделе «Отелло» шел в пустой зал. Зато нынче зал уж полон, ложи блещут… Ну, честь имею… Еще увидимся, – он поклонился и заскользил кому-то навстречу – безупречно одетый, ловкий, обаятельно-непринужденный.

– Вот это мужчина, – похвалила Маша.

– Да, это верно, – без ревности согласился Крылов. – Но я таким быть не умею.

– Не хочешь, скажи уж честно.

– Может быть, не хочу.

Взяв жену под руку, он медленно пошел по ярко освещенной зале, стараясь никого не задеть, не толкнуть плечом.

Навстречу им струился благоуханный поток нарядных людей. Фраки, сюртуки, мундиры. Модные клетчатые брюки. Бархат и шелк, духи. Улыбки, любезные разговоры, взгляды. О, есть ли что на свете красноречивее человеческих взглядов?! Кто? с кем? во что одет? какой цены украшения? кто кому поклонился и как, небрежно или почтительно?.. Идти под перекрестным скольжением этих взглядов дело не вполне приятное. Да еще этот ненавистный фрак…

Он поэтому очень обрадовался, приметив согбенную фигуру Волховского. Наконец-то можно прервать бессмысленное кружение по зале, поговорить с умным человеком…

Волховский одиноко стоял в проеме между окнами, держа в одной руке серебряный порт-папирос, в другой спички, намереваясь закурить. На отвороте его пиджака поблескивал жетон, разрешающий курение в общественном месте, так как владелец жетона уплатил специальный штраф-взнос.

– Здравствуйте, Феликс Вадимович. Машенька, разреши представить: наш знаменитый фельетонист Иван Брут, – Крылов так и не дал Волховскому закурить.

– Бывший. Вы же знаете, что Василий Маркович Флоринский забил осиновый кол в «Сибирскую газету», и день открытия университета стал ее последним днем, – с усмешкой ответил Волховский и поцеловал руку Крыловой. – Все, к сожалению, в прошлом.

Он поднял лицо, и Крылов поразился: какие у него опустошенные, будто выжженные глаза…

«Может быть, зря я его потревожил… Феликс Вадимович недавно жену схоронил, – мысленно укорил себя Крылов. – В самом деле, чего это я разлетелся?»

Словно догадавшись о его мыслях, Волховский наклонился к Маше и быстро произнес:

– Вам удивительно к лицу этот палевый цвет. Верьте мне. Когда-то я кое-что смыслил в этих вещах.

Маша даже вспыхнула от радости; ей самой нравилось новое платье, тем более приятно, что его заметили другие.