Университеты

– Угу… – меня не на шутку озадачило, но впрочем, чего удивительного? Нас попросту мало… любой, хоть сколько-нибудь выдающийся из серой массы, имеет все шансы попасть в учебники истории! Притом бывают такие обстоятельства, что и желания особого нет, в учебники эти, а оно – впихивается!

Ну а Корнейчуков с Житковым ни разу не рядовые, как ни крути. Хоть по части армейской субординации, хоть… хм, по племенной. Не совсем понимаю, как это работает, но для немаленького племени они теперь что-то вроде «боковой» власти. Плюс земли – как личные, так и племенные, к которым они каким-то боком причастны. Охо-хо…

… и куча мулатиков, производить которых входит в обязанности парней. Словами «всё сложно» такое не передать!

– О! – меня вскинуло от идеи, – Давай-ка экскурсию тебе устроим?!

– А я всё гадал – догадаетесь или нет, – засмеялся Корнейчуков, и встав, потянулся пружинисто всем телом. В Бюро я ещё раз представил гостя, уже как следует, а не наспех вприпрыжку, как Санька любит.

О нём наслышаны, и не только из наших с братом разговорах, но и из газет. Корнейчуков очень яркий, и французская пресса не раз и не два писала о нём ещё во времена военные. Знакомятся охотно, обмениваясь визитками и норовя зазвать в гости.

– … непременно заходите! – уговаривает черноглазый Жиль Мёнье, – Мы рядом живём, а дочка у меня большая мастерица готовить. Такие бриоши печёт… умм… с пальцами проглотите!

Коля смеялся и отшучивался, не обещая ничего и ловко выскользая из матримониальных силков. С пару месяцев назад какой-то ловкий пройдоха покопался с Бюро Статистики ЮАС и составил список самых богатых женихов. переврал, разумеется, изрядно, но…

… Корнейчуков в список попал. За вычетом собственно буров, размножающихся почти исключительно в своей среде, женихов было немного, и Коля выделялся среди них как молодостью…

… так и размером земель.

А ещё – своеобразным гаремом, который не отбил, а скорее подзадорил потенциальных невест, равно как и их родителей. Дескать, могёт!

Отбившись, выскочили на улицу, и отойдя подальше, долго хохотали, стараясь не шуметь.

– Давай сперва на аэродром… уф-ф, – вытираю выступившие от смеха слёзы.

– Да… погоди-ка! – Коля начинает обходить авто, – Новенькое… батюшки! Да никак и это – из твоих мастерских!?

– Оно само, – вырвалось у меня, и это вызвало новый приступ хохота.

– Я твои… – задыхаясь от смеха, проталкивал слова брат, – «оно само» на могиле твоей напишу! Вот ей-ей! Все авантюры твои через эти слова начинаются.

– Через раз! – возмутился я, и мы снова засмеялись. А просто так! Молодость, весна в самом расцвете и всё хорошо… чего ещё надо?!

За руль я уселся сам, и пока Санька рассказывал гостю историю создания авто, мне начало мурлыкаться песнями. Сперва под нос, а потом и в голос…

… на три голоса!

– А за окошком месяц май, месяц май, месяц май[81],
А в белой чашке черный чай, черный чай, черный чай,
А в трактире мужички, мужички, мужички,
А по брусчатке каблучки, каблучки, каблучки.

Орали мы не всегда в лад, но зато от души, перекрикивая шум мотора и весь мир впридачу.

… – Орут под окнами коты день и ночь, день и ночь,
От ихней сладкой маеты по утру теплый дождь,
Весной простуженный объят город мой, город мой
И ветры весело галдят над рекой, над Москвой.

А в чашке чай давно остыл, в трубке нет табака.
А на душе от слов и рифм перебор, перебор.
Ведь по асфальту каблучки, ведь здесь орет месяц май,
Ведь здесь коты и мужички, приезжай, приезжай.
Ведь по брусчатке каблучки ведь здесь орет месяц май,
Я подарю тебе Москву, поскорей приезжай!

– Скучаешь? – негромко поинтересовался Корнейчуков, когда шли к стоящим в рядок «Фениксам».

– Слов нет! – вырвалось у меня от всей души. Коля кивнул чему-то своему, а потом, очень тихо…

… сказал:

– Хотелось бы и мне – вот так вот… скучать.

Глава 43

Пронзительный майский полдень заполнил чистым, прозрачным светом дубовую рощу. Яркие, выпуклые цвета огромной картины, нарисованной нездешними красками, затопили сознание, и не осталось ни мыслей, ни чувств, а только Здесь и Сейчас, замершее в янтаре.

Вижу собравшихся, и не знаю – во сне ли, наяву ли…

… и только понимаю, что не забуду этого никогда, и неверное, никто не забудет. Не смогут. Не захотят.