Университеты

Капитанствующий Военгский поглядывал озабоченно на хлопоты прореженной команды, растянувшейся на реях, и только ругался сквозь зубы да морщил лоб в попытке найти выход из сложившейся ситуации. Решительно не хватало ни экипажа для нормальной работы с парусами, ни времени на починку двигателя, да собственно, и самих деталей.

Угнездившийся на реях сынишка одного из пассажиров, ёрзая от охватившего его азарта, и всей своей детской душой жаждая Приключения, оглядывал в бинокль горизонт, но видел покамест только блики от длинных волн Индийского океана. Пилоты и экипаж разом надеялись на встречное судно, и опасались увидеть в нём преследователя. Двойственное положение, да при совершенно непривычной для их воинственных, деятельных натур беспомощности, кислотой ело нервы и души.

Морони[14] уже миновали, и океанская трасса, и без того совсем не оживлённая, опустела окончательно. Даже рыбацкие судёнышки не попадались уже несколько часов кряду в опустевшем океане. Были предложения повернуть назад, в порт, но капитан решительно отверг их как негодящие.

– Судно и так-то едва ползёт, – сдерживая раздражение на сухопутных, не понимающих самоочевидных для него вещей, ответил Илья, – и это при попутном-то ветре! Ежели повернуть обратно, так оно вплавь-то быстрее выйдет.

– Н-да… – выдохнул Санька, поводя плечами и всем застоявшимся телом, – так даже? Ладно, ты нас хоть к делу пристрой, а то ажно моченьки нет!

– А… идите вон, – мотнул головой капитан, не отходя от штурвала, – хоть какая помощь!

Плохо понимая непростую морскую работу, лишними пилоты всё ж таки не стали, восполнив недостаток знаний отменной тренированностью и острым умом. Срывая канатами мозоли, они хоть так старались забыться, не думать!

Капитан, хмуря брови и щурясь, всматривался в береговую линию, сложенную из вулканических пород, не находя хоть сколько-нибудь подходящего места. Решительно, чорт побери, не то!

Была мысль высадить хотя бы пассажиров, обезопасив их от неизбежных случайностей. Однако же обстановка на Коморах такова, что нет никаких сомнений, где безопасней – на берегу, с недружественными аборигенами, или на борту судна, преследуемого неизвестными, но всё ж таки европейцами.

Среди белых встречается всякая сволочь, но чем дальше эта сволочь от европейской цивилизации, тем больше она мнит себя её носителями. Обстреляв из орудий мирную деревеньку аборигенов и добив выживших, убийца может весьма предупредительно отнестись к попавшим в беду европейцам, отдав порой едва ли не последнее и ничуть о том не жалея.

Если это белые женщины, дети и очевидные некомбатанты, то такого рода поведение считается скорее даже ожидаемым. И хотя некоторые пассажиры «Каллисто» европейцами являлись только отчасти, но в этих диких местах они считались если и не за своих, то как минимум расово близкими. Носителями культурного кода.

– Хоть и суеверия… – сказал наконец решительно капитан, – да што я теряю?

Сбегав в каюту, помор принёс специальную палочку, и старательно не обращая внимания на любопытные взгляды, принялся заговаривать ветер, ругая жену ветра противного и ласково называя жену ветра нужного. Делая на деревяшке засечки, он выбросил её в море, принявшись снова высвистывать ветер.

Пассажиры и экипаж глядели на это морское колдовство во все глаза, но под руки не лезли, памятуя о многочисленных морских суевериях, за несоблюдение которых можно схлопотать если не от самих высших сил, то от быстрых на руку моряков! Получасом позже действительно посвежело, и Эфир туго надул паруса, увеличив скорость хода чуть не вдвое.

Лица у пассажиров сделались задумчивыми и уважительно опасливыми, а у моряков – напротив, разгладились, ибо во все времена квалификация настоящего морского волка подразумевала некую чертовщинку! Кто-то из моряков вспомнил о поморах, как о настоящем морском народе, и заходили разговоры по экипажу, путаясь со слухами о Медоеде, и странным образом успокаивая.

Появилась наконец надежда на благополучное разрешение ситуации, и даже работа пошла веселей. Если уж не Божьим соизволением, то хоть с чертовщиной, а вытянут!

– Нет, ну полная же… – и маленький, но увесистый кулак помора сбил Санькин монолог.

– Потом, – веско сказал Илья кхекающему парню, – хоть как, а пока, в море – молчи! Ясно?

Виновато кивнув, Санька постарался выбросить из головы негодящие мысли до более подходящего времени, на сильно потом.

«– Мистика, совпадение… какая, к чор… кхм, без разницы, в общем! Хотя…» – он задумался, вспоминая как своё, так и братово прошлое. Были, значица, моментики…

Запутавшись окончательно в реальных и мнимых странностях, да припомнив разом деревенские суеверия, щедро намешавшиеся в его стриженной голове с африканскими и древнегреческими, Чиж совсем было ударился в мистику, видя едва действия духов едва ли не в каждом движении паруса. Несколько погодя, успокоившись за работой, Санька дал себе зарок написать серию картин мистического характера, и выбросил до поры эту историю из головы.