Unknown

“Надо же, какой нервный!” – подумал настоящий Евсей и стал насвистывать свою любимую песенку.

Он дождался следующего троллейбуса и прибыл на работу вовремя, как раз к началу криптофонического дезавуирования.

– Вас тут по телефону добивался какой-то сумасшедший, – сказала ему Таисия Аристарховна, заведующая, – хотел вам лично кое-что сообщить.

– И что же ему было надо, – хладнокровно осведомился Евсей.

– Никак не хотел говорить. А потом как сказанет: “Передайте, значит, вашему Евсей Петровичу, что его не существует!”

– Ничего страшного, – успокоил ее Евсей Петрович. – Всех нас в каком-то смысле не существует.

2015

ЖИВОТНОЕ

– Понимаешь, – говорит Семен , обращаясь почему-то ко мне, хотя на кухне толпится целая куча народу, – графоман, если он осознал, что он графоман, уже не так опасен для общества…

– А ты, собственно, о ком? – интересуюсь на всякий случай.

– Ну не о тебе же! Конечно о себе самом.

Тут все начинают потихоньку прислушиваться. Когда Семен слегка выпьет, от него можно услышать кое-что интересное.

– Ох, неискренен ты, Семен, – говорю, чтоб позлить его.

Все притихли, ожидают: что-то будет!

А Семен-то , оказывается, уже прилично нализался. Криво ухмыляется:

– Что, – говорит, – ты хочешь убедить присутствующую публику, что я, хоть и графоман, но этого еще не осознал? Что я притворяюсь?

Тогда я говорю:

– Прости, – говорю, – Семен… Это я неловко так сказанул… Ты же знаешь, что я не считаю тебя графоманом! Честное слово, не считаю!

– А мне начхать, – говорит он (на самом деле он крепче выразился), – что ты там считаешь или не считаешь! Главное, что я сам так про себя считаю! Но я пишу короткие рассказы, а они менее вредоносные, чем длинные! И уж конечно от меня меньше вреда, чем от всяких романистов проклятых, из-за которых леса вырубают и планету без кислорода вот-вот оставят!

Я говорю тогда:

– Да, – говорю, – Семен дорогой, конечно, от тебя вреда намного меньше, чем от всяких романистов, не спорю!

Смотрю, он успокаивается и начинает нам втолковывать:

– Дамы и господа! – говорит, – сейчас я вам все про себя объясню… Конечно, нет у меня дара слова! И сюжет я придумать не могу … Ну, нет у меня фантазии! Не Герберт я Уэллс!

Я опять удержаться не могу и злю его:

– А что же у тебя взамен этого есть, дорогой Семен?

А он:

– Зато у меня есть то, что я ищу необычные состояния духа и описываю их. Понимаешь? Необычные!

Тут кто-то из нас спрашивает:

– Какие-такие необычные? Это в каком таком смысле?

Он говорит (а сам уже как будто трезвый стал):

– Вот вам пример, дамы и господа, который вас , может быть, убедит. Представьте – два человека в возрасте полюбили друг друга, но у них семьи или что-то в этом духе, и они запретили себе это самое… Ну, вы понимаете. И тут пока ничего необычного нет. Запретили и запретили. Молодцы. Но они не могут, как нормальные люди, разбежаться в разные стороны. Они по какой-то причине вынуждены видеться каждый день. И вот здесь начинается необычное. Любовь отделяется от них и начинает жить собственной жизнью, как такое животное... И они это животное сообща мучают и убивают и никак не могут до конца убить. Оно плачет, скулит, прячется по углам … Вот такое необычное состояние.

Тогда я говорю:

– Знаешь, Семен, это не тема для короткого рассказа. В коротком рассказе должен быть сюжет, ударный конец, ясная мысль. А тут ничего этого нет.

И со мной кто-то из наших друзей соглашается:

– Вы, Семен Васильич, только не обижайтесь. Но в коротком рассказе эта тема не прозвучит. Никто не поймет, что вы хотите сказать. Животное какое-то, прячется по углам… Вы уж лучше про что-нибудь другое напишите!

Он отвечает (уже совсем трезвый и грустный):

– Да, пожалуй, не получится. Не буду писать. Ведь не поймет никто.

2016

ГОСПОДИН ЗУСМАН

– Ну и что? – сказал Виктор, усаживаясь в скрипучее кресло.

– А вот и то, – отозвался доктор Цаплин.

– Не понимаю, – сказал Виктор. – Сейчас все пьют эти таблетки. И никто не жалуется…

– Но вы-то не пьете, – усмехнулся Цаплин.

Внезапно они оба замолчали, за окном раздались звуки марша, топот и еще какие-то странные звуки, похожие на мычание, прерываемые глухими ударами.

Цаплин подошел к окну и задернул занавеску. “На всякий случай”, – пробормотал он себе под нос. А потом продолжил:

– А ничего странного вы не замечали?

– Может, и замечал. А вы что, считаете…

– Да, – прогундосил Цаплин. – Очень даже считаю. Много раз проверял в лабораторных условиях. На мышах. И два раза – на людях.

– И как бы вы охарактеризовали этот эффект? – забеспокоился Виктор.

– Исчезает непредсказуемость. При больших дозах – полный автоматизм. Утрата большинства навыков. Если бы о мышах можно было сказать, что у них есть мышиная личность, …то я бы сказал, что эта личность…

– Исчезает?

– Да.

Звуки марша , доносившиеся с улицы, наконец, ослабли. Очевидно, процессия завернула за угол.

– Ну, я пошел, – сказал Виктор.

Цаплин отодвинул стальную щеколду, на которую была заперта изнутри его хлипкая входная дверь, и посмотрел на Виктора со значением, но ничего не сказал.