Unknown

И вот в один из вечеров, когда все посетители (и милая Римма в том числе) уже ушли, и население палаты поочередно умывалось, чистило зубы и так далее, вдруг как-то сам собой завязался общий довольно неприятный разговор. О чем шла речь я, честно говоря, не знаю, а Самуила спрашивать мне неудобно. То ли ужин привезли не вовремя, то ли еще что…

– Ну нет! Я этого так не оставлю! – взревел рыжий детина у окна.

– Они слишком много себе позволяют, – мягко согласился с ним Ярослав Б.

В наступившей тишине было слышно, как тяжело задышал Самуилов сосед, а потом задыхающимся голосом произнес:

– Сталина на них нет!

Самуил вздрогнул и повернулся лицом к стене. Легкое психическое помутнение, владевшее им в последние дни, внезапно рассеялось. Он здесь – чужой. Ни в какую Римму он не влюблен. Ему сделалось даже как-то не по себе оттого, что его влюбленность бесследно исчезла.

На следующее утро Самуил, недолечившись, решил выписаться из больницы. Собрал вещи, написал расписку, что ответственность за прерванный курс лечения лежит на нем самом. Попрощался с удивленными обитателями палаты. (“Ну напрасно, батенька, напрасно”, – сказали хором рыжий детина и Ярослав Б.)

Самуил и Римма столкнулись у дверей лифта. Он прочел в ее глазах изумление и укор, но сам не почувствовал ничего.

2015

ВЕЧЕРНЯЯ МУЗЫКА

“Странно”, – подумал Василий Семенович, проходя мимо небольшого уличного оркестра, устроившегося на углу.

Вообще-то он, Василий, всегда был равнодушен к музыке… Таким уж он уродился. Но тут произошло нечто необыкновенное. Стоило саксофонисту , этому низкорослому типу , похожему на китайца, сыграть несколько первых тактов, как слезы брызнули из глаз Василия Семеновича. Внезапно ему показалось, что вся горечь и печаль этого мира излилась на сумрачную улицу из блестящего инструмента и затопила как паводок всю округу.

“Что-то со мной сегодня не так”, – сказал он сам себе , вытирая глаза платком.

И действительно, мысли его потекли не обычным проторенным путем – зайти туда, потом сюда, купить то, потом се… Вместо этого Василий зачем-то стал вспоминать свою жизнь и вдруг обнаружил, что вспоминать было особенно нечего. Каким-то образом этому способствовали необычайные музыкальные звуки, все еще доносившиеся до него свозь сырой вечерний воздух.

– А ведь и впрямь, нечего мне вспомнить, – бормотал себе под нос Василий Семенович, – вот беда-то какая! Словно и не жил!

“Ну, про личную жизнь и говорить нечего, – объяснял сам себе Василий . – Не сложилась она, проклятая! А что еще? Диссертация моя фиговая? Конференция провальная? Зачем это все? Куда это все? Какая Высшая Сила замутила мою глупую , никому не нужную…”

Тут Василий Семенович остановился, прислушался сам к себе и к отдаленной музыке, которая еле слышным волшебным рокотом пробивалась сквозь шелест автомобилей и шум шагов. Ему все-таки было, что вспомнить.

Вот, что с ним однажды случилось.

Ехал он в троллейбусе за справкой в какое-то заведение, стоял у окна в хвосте салона и ни о чем не думал. Смотрел по сторонам. Кругом – август , солнце, тепло, прохожие идут куда-то в летних своих одеждах…

И вдруг, неизвестно почему, ему захотелось выйти из троллейбуса, не доехав до нужной остановки. Желание было настолько сильным, что он поддался ему, удивляясь сам себе. Выходя из открывшихся дверей, Василий обернулся и в последний момент увидел, что какой-то тип, только что вошедший в троллейбус, встал у окна на то самое место, где раньше стоял он сам. Тип был одет в шикарный черный костюм. “Что-то не по сезону одет человек”, – только и успел подумать Василий, спускаясь на пыльную мостовую.

“И зачем я здесь вышел? – недоумевал он, стоя на незнакомой остановке. – Сяду-ка я теперь лучше на автобус.”

Спустя четверть часа, проезжая ближайший перекресток, Василий Семенович увидел троллейбус, в котором ехал раньше.

Задняя половина троллейбуса была срезана как ножом, а неподалеку, метрах в десяти, стоял тяжелый грузовик, у которого, видимо, отказали тормоза. Тут же, рядом, уткнувшись лицом в асфальт, лежал человек в шикарном черном костюме. Около него толпились какие-то граждане, но никто не пытался оказать лежащему человеку помощь. Человек был, очевидно, мертв.

Эта картина залитой августовским солнцем аварии, произошедшей много лет тому назад, аварии, где жертвой должен был стать он сам, внезапно всплыла в памяти Василия Семеновича , странным образом разбуженной игрой уличного саксофониста.

“Что это было? – спрашивал сам себя Василий Семенович, протискиваясь сквозь осеннюю вечернюю толпу, валившую из метро навстречу ему. – Зачем какой-то Высшей Силе понадобилось тогда меня спасать? Я ведь, в общем-то, неудачник. Посредственность. Из меня ничего толкового не вышло! А вдруг я должен был совершить что-то важное в этой жизни... Что-то необыкновенное… Но что?”