Unknown

«Пу!» Потом, надув пухлые щечки, ждал результата. Чаще всего кто-нибудь из взрослых желал

поглядеть на десны, но Небесный дар не давал глядеть, а снова фыркал и обдавал любопытного слюной.

Чем больше нового появлялось в его теле, тем интереснее становилась жизнь. Когда первый зуб

наконец прорезался, просто фыркать уже надоело, и Небесный дар придумал собственный язык: к звуку

«па» начал время от времени прибавлять новые звуки. При виде господина Ню — «дуду», при виде

тетушки Лю — «а», и так далее. Иногда он даже сочинял стихи: «Дуду, па-па, пу-пу, а!» — и показывал

пальчиком на двор. Это означало, что ему хочется погулять. Но госпожа Ню обычно не разрешала,

считая, что прогулки — излишняя роскошь. Тогда он сочинял новое стихотворение: «Энь, энь-энь!»

Согласно объяснению Тигренка, это кратчайшее поэтическое Произведение означало брань по адресу

госпожи Ню.

Но ползать Небесный дар еще не умел. Тетушка Лю давно предсказала, что он будет «всюду лазать»,

однако он решительно не желал оправдывать ее предсказания и не ползал. Да, честно говоря, и не мог

ползать, так как голова у него была тяжелая, а ноги слабые. Вместо этого он изобрел перекатывание —

с живота на спину и наоборот. Иногда, оказываясь на спине, он собственными силами устраивал

небольшой фонтан и окатывал себя с ног до головы. «Нет, не выйдет из него чиновника!» —

сокрушенно думала госпожа Ню, а Тигренок во время ее отсутствия специально добивался таких

представлений. «Ну, парень, давай фонтанчик!» — говаривал он, и Небесный дар в радостном

возбуждении тут же выдавал струю. На деньги, собранные для покупки носков, Тигренок купил ему

погремушку: человеческую голову с ручкой, а внутри пять маленьких черных человечков. Тряхнешь

головой, и человечки скачут. Это была первая игрушка Небесного дара; никто из более богатых людей

но догадался подарить ему погремушку. Небесный дар обнажил свой единственный зубок и наградил

Тигренка целой серией звуков «па». Тетушка Лю от злости чуть не окривела на второй глаз.

Глава 6 ПОГРЕМУШКА

На рынке снова появился молодой арахис: Небесному дару уже исполнился год. Незадолго до этого в

душе кормилицы, как говорится, забили барабаны: ей мучительно захотелось вернуться в деревню к

собственному ребенку. Но заикнуться об этом она боялась, так как не решалась расстаться с городской

жизнью. Иногда она была готова пожертвовать рисом, лапшой и хорошей одеждой во имя

воссоединения с родными; эгоизм еще не полностью покорил ее сердце (во многом поэтому тетушка

Лю и недолюбливала ее). Трудность заключалась в том, что она не могла отказаться от жалованья.

Жалованье! Сама-то она как-нибудь прокормится, а вот его нужно полностью привезти семье. Отрыв от

дома был величайшей жертвой с ее стороны, но семья нуждалась в этом жалованье. Кормилица очень

хотела вернуться, домашние тоже мечтали о ее возвращении, однако чувства не могли победить

жестокого рассудка. Деньги стояли между ними, как огромный дьявол, и презрительно смеялись,

замораживая их кровь. «Домой, домой!» — кричала она себе, топая от нетерпения ногами, и в то же

время боялась, что в один прекрасный день ей придется уйти отсюда. Если бы Небесный дар отказался

от груди, все решилось бы само собой. В десять с лишним месяцев это бывает. Ее большой рот

сжимался в длинную щель. Она мучительно размышляла, но по-прежнему не могла ничего придумать.

Дом, деньги, дом, деньги — только эти две тени маячили в ее душе.

К счастью, госпожа Ню не заговаривала о том, чтобы отнять ребенка от груди. Тетушка Лю тоже не

заговаривала. О многих вещах, даже совершенно необходимых, тетушка Лю не вспоминала до тех пор,

пока о них не вспомнит хозяйка; и напротив, о многих вещах, абсолютно ненужных, она вспоминала

сразу же вслед за хозяйкой и, что называется, добавляла листья к веткам. Поскольку госпожа и ее

прихвостень молчали, кормилица тоже могла не раскрывать рта, но по-прежнему думала о своем

ребенке. Он был старше Небесного дара всего на месяц, сейчас у него день рождения. Научился ли он

ходить, прорезаются ли у него зубки, не обижают ли его, что он ест, во что одевается? Она смотрела на

Небесного дара и плакала. И днем, и ночью у нее в глазах стояли слезы.

Небесного дара она иногда ненавидела — из-за своего ребенка, а иногда жалела — тоже из-за своего

ребенка. Порою он казался ей просто кучкой денег, умеющей сосать грудь, но в другие моменты она

крепко обнимала его и осыпала поцелуями, буквально впиваясь в его щечки своим большим ртом, как

лягушка, собирающаяся проглотить червячка. Небесный дар ничего не понимал. Боясь, что он

откажется от груди и она потеряет работу, кормилица была вынуждена все сильнее привязываться к

этой кучке денег. Она надеялась только на одно: что Небесный дар ответит добром на добро и не

отпустит ее, когда ее погонят. Так удастся выгадать хотя бы несколько месяцев — на большее она не

смела рассчитывать.

Кормилица все сильнее заботилась о Небесном даре и тихонечко высказывала ему свои обиды, а он

лепетал в ответ, как будто что-то понимал. В других случаях она клала его на постель и пугала, говоря: