Читаем Unknown полностью

— Проснусь вовремя, да и идти тут не очень далеко. Хорошо будет спаться после прогулки, надеюсь.

Отмечаю этот факт. И галантно распахиваю окно.

— Прошу на выход, леди!

Она ошарашенно смотрит на меня и на окно.

— А ты что думала? Через Гилпинов пойдем?

— Ой, Клайд… Я так никогда не вылезала в окно… Да я не умею…

— Зато я умею. Вперед! — от предвкушения прогулки нахлынуло озорное настроение, захотелось что-то сделать, чтобы Берта рассмеялась, улыбнулась.

И я легким отточенным пируэтом ухожу в заоконную тьму. Выпрямляюсь и оборачиваюсь. Роберта осторожно выглядывает и явно не знает, с какой ноги начать. Начинаю командовать.

— Шш… Ставь не ногу, а колено на подоконник. Давай руки…

И ответный шепот…

— Клайд, осторожно! Ну подожди…

— Берта, черт!

— Что?

— Вернись и лампу погаси!

— Ой… Иду.

И через мгновение в комнате гаснет свет.

— Я тут!

— Давай. Колено. Руки мне на плечи. Ап!

— Ай! Клайд, Клайд!

— Чего?

— Я тебя не раздавила?

— Оо, как мне хреново-то… — это я замогильным шепотом.

И мы оба смеемся. Вместе. Надо ли говорить, что уронил я нас специально. Оно того стоило.

— Шш, Берта, тихо! Лежи!

Она удивленно поднимает голову и смотрит на меня. В лицо. Близко. Очень. Слишком близко. Ее дыхание на ночной прохладе почти обжигает.

— Почему?

— Мы нашумели. Ждем пару минут.

— Аа…

Слышится что-то в ее голосе… Ждала других слов? Других действий? Ага, на голой земле и не снимая тройки. Мадам знает толк…

Роберта слегка поворочалась и послушно затихла. Лежим. Ждем. И мне расхотелось вставать. Вот же умник… В двух метрах шикарная кровать, а ему с сырой земли вставать не хочется…

— Клайд… Тебе разве не больно? Сильно же ушибся, наверное. Ну все, вставай. Простудишься…

И как-то ехидно вдруг добавляет…

— По-настоящему простудишься.

Вот оно что… Я теперь почти точно знаю, «в когда» попал. Клайди наш уже успел ей соврать про простуду. Делаю вид, что не расслышал.

— Берта, встаем.

И подаю ей руку. Стоим рядом в темном палисаднике. Слышу, как она надевает перчатки и поправляет шляпку. Выходим на Элм-стрит. Темную и почти не освещенную. Тихо. Никого и ничего. На часах час и десять минут.

— Куда пойдем, Клайд? Только недалеко, хорошо?

— Да, конечно. Нам еще на работу утром. Ты когда встаешь обычно?

Мы медленно идем вдоль темной аллеи высоких деревьев в сторону Могаука, уже слышен его тихий успокаивающий плеск.

— Стараюсь в шесть тридцать, собраться, чай выпить. Еще идти минут двадцать. Клайд…

— Что?

— Ты никогда не спрашивал меня об этом.

— О чем? О подробностях твоей домашней жизни?

— Ну да… Странно как-то… Непривычно… Я не знаю даже, мне это приятно или нет…

Значит, встает в шесть тридцать. Дадим полчаса на утренние делишки. Семь утра. Чай. Семь пятнадцать. Одеться. Семь тридцать. Семь пятьдесят у ворот. В восемь на рабочем месте. Я, как начальник, приду, значит, чуть позже. Восемь десять. Не будем слишком важничать. Отлично.

— Мне просто это стало интересно, Берта. Разве так не бывает? Что-то заинтересовало — и спросил. Вот, спросил.

— Я понимаю. Но все равно странно. Ты какой-то не такой сегодня. Не как был…

Мягкий шум реки уже совсем близко, между деревьями уже виден неспешный поток, тут и там исчерченный серебристыми дорожками уличных фонарей по обе стороны.

— Пройдемся по набережной?

— Клайд… А если нас кто-то увидит?

— Не бойся, в этой полутьме трудно различать лица, все похожи одно на другое. Пошли.

Беру ее за руку. Не знаю, принято ли тут так ходить. И ладно. Ее маленькая ладошка чуть вздрагивает от прикосновения. И доверчиво устраивается в моей ладони. Становится жаль, что она надела перчатки. Я иду по набережной Могаука, рядом со мной Роберта Олден… Мне кажется важным повторять это раз за разом, словно привязывая себя крепче и крепче к ней, к этому миру.

— Это и есть тот путь, которым ты на работу ходишь?

— Да, тут уже близко, вон видно уже фабрику, посмотри… — Берта показывает пальцем вдоль набережной и на тот берег.

Да. Мысленно утираю честный трудовой пот. Вот оно. Длинный фабричный корпус на той стороне реки. Слабо освещен несколькими фонарями. Останавливаемся.

— Устала, солнце?

— Немного…

Роберта застывает на мгновение, и как бы прислушивается к чему-то. Ее лицо становится отстраненным, ушла в себя на пару мгновений. Ясно. На какой мы неделе? Ну, это я выясню точно чуть погодя. Не сейчас, не надо давить на нее. Мы об этом оба сумели не заговорить, и это — хорошо. Успеется. Я уже увидел все, что собирался.

— Пойдем домой?

— Клайд…

И она просто прижалась ко мне, обняв. Так доверчиво обняв… Нельзя не ответить на такое. Пусть я все это затеял, чтобы узнать дорогу к фабрике… Пусть. Какое сейчас это имеет значение? Она наверняка надела то, в чем пришла когда-то на первое свидание. Надеясь, что я увижу. Замечу. Вспомню. Она простила ложь. Она… Она все равно верит, ждет и надеется. А я… А я не знаю, как с этим быть, что делать с этой верой, с этим чувством. Не знаю. Нельзя ответить на него, не сказав правду. О том, что я — не он.

Глава 5

Перейти на страницу:

Похожие книги

Фаина Раневская. Клочки воспоминаний
Фаина Раневская. Клочки воспоминаний

Фаина Георгиевна Раневская, урожденная Фельдман (1896–1984), — великая русская актриса. Трижды лауреат Сталинской премии, народная артистка СССР.«Я дочь небогатого нефтепромышленника из Таганрога» — так говорила о себе Раневская. Фуфа Великолепная — так называли ее друзья и близкие. Невероятно острой, даже злой на язык была великая актриса, она органически не переносила пошлости и мещанства в жизни, что уж говорить о театре, которому она фанатично служила всю жизнь.Фаина Раневская начинала писать воспоминания по заказу одного из советских издательств, но в итоге оставила это занятие, аргументируя свое решение следующим: «Деньги прожрешь, а стыд останется».В этой книге по крупицам собраны воспоминания о великой актрисе ее коллег и друзей, ее высказывания — ироничные и злые, грустные и лиричные, письма актрисы, адресатами которых были Анна Ахматова, Марина Цветаева, Осип Мандельштам.

Иван Андреев , Коллектив авторов , Фаина Георгиевна Раневская

История / Неотсортированное / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары