Нет, не о Доннере она думала. Обняв Бри, Роджер соприкоснулся с ней головой. От нее пахло шампунем «Прилл» и свежей капустой – значит, она пришла из огорода. Слова на бумаге, продавленные нажимом пера, которое их писало, поблекли, но, тем не менее, были четкими и ясными – вот что значит почерк хирурга.
– Она не одна, – прошептал он, проводя пальцем по постскриптуму, снова написанному размашистым почерком Джейми. – И он тоже. И независимо от того, есть ли крыша у них над головой, или нет – они оба дома.
Я ОТЛОЖИЛА ПИСЬМО. «Будет еще достаточно времени, чтобы его закончить», – подумалось мне. Я писала его на протяжении последних нескольких дней, как только позволяло время. В конце концов, не нужно было спешить, чтобы успеть отправить его с уходящей почтой. Я слегка улыбнулась этой мысли и, аккуратно свернув странички, сложила их для сохранности в мою новую рабочую сумку. Промокнув перо, я отложила его и растерла болевшие пальцы, наслаждаясь тем чудесным чувством соединения, которое давало мне написание письма. Мне было гораздо легче писать, чем Джейми, но плоть и кровь имеют свои пределы, а сегодня был очень долгий день.
Я взглянула на кушетку, как делала каждые несколько минут, но там, на другой стороне очага, все было по-прежнему тихо. Мне были слышны булькающие хрипы ее дыхания, которые появлялись через такие долгие интервалы, что между каждым из них, я готова была поклясться – она умерла. Однако она была жива, и, по моим наблюдениям, еще некоторое время не умрет. Я все же надеялась, что она почиет до того, как мои ограниченные запасы лауданума закончатся.
Я не знала, сколько ей было лет – выглядела она на полную сотню, или около того, но могла оказаться моложе меня. Два ее внука, мальчишки-подростки, привезли ее два дня назад. Они спускались с гор, направляясь в Уилмингтон, чтобы присоединиться там к отрядам ополчения, и по пути собирались отвезти бабушку к ее родственникам в Кросс-Крик. Но бабушке «вдруг поплохело», как они выразились, им кто-то подсказал, что неподалеку, в Ридже, есть целительница. И они доставили ее ко мне.
Перед отъездом парни не догадались сообщить мне ее имя, а сама она была не в состоянии этого сделать, и я называла ее просто бабуля МакЛауд. Так вот, у бабули МакЛауд была, по всей вероятности, какая-то разновидность рака на последней стадии. Ее плоть истощилась, а лицо морщилось от боли, даже когда она была без сознания, и нетрудно было заметить серость ее кожи.
Огонь потихоньку догорал, надо бы пошевелить его, да подбросить дров, но на моем колене лежала голова Джейми. Может, мне удастся, не потревожив его, достать полено? Сохраняя равновесие, я легонько оперлась на его плечо и, потянувшись, достала пальцами небольшой чурбачок. Зажав зубами нижнюю губу, я аккуратно вытащила его и, наклонившись, умудрилась засунуть в очаг, выбив облако искр и дыма из черно-красных угольков.
Джейми пошевелился под моей рукой и что-то невнятно пробормотал, но, когда я отправила полено в оживший огонь и снова откинулась на спинку стула, он вздохнул, повернулся и снова заснул.
Прислушиваясь, я взглянула на дверь, но не услышала ничего, кроме шума ветра в ветвях деревьев. «Конечно, ты бы ничего и не услышала, – подумала я, – учитывая, что ждешь Йена Младшего».
Он и Джейми по очереди ходили в дозор, прячась в деревьях выше сгоревших руин Большого Дома. Йен находился на улице уже больше двух часов и скоро должен был вернуться, чтобы поесть и отогреться у огня.
– Кто-то пытался убить белую свиноматку, – расстроенно объявил он за завтраком три дня назад.
– Что? – я передала ему миску каши, приправленной куском тающего масла и порцией меда. К счастью, мои бочонки меда и коробки с воском были в погребе, когда случился пожар. – Ты уверен?
Он кивнул, беря миску и с блаженством вдыхая струящийся аромат.
– Ага, у нее порез на боку. Неглубокий, он уже заживает, тетушка, – добавил он, кивнув мне, определенно полагая, что я буду рассматривать медицинское благополучие свиньи с тем же интересом, с каким рассматриваю здоровье всех остальных обитателей Риджа.
– О? Хорошо, – сказала я, хотя довольно мало могла бы сделать, если бы рана не заживала. Я могла – и делала это не раз – лечить лошадей, коров, коз, овец и даже, если случалось, кур, которые переставали нестись, но вот эта конкретная свинья была сама по себе.
При упоминании о свинье Эми Хиггинс перекрестилась.
– Скорее всего, это был медведь, – сказала она. – Больше никто не осмелится. Эйдан, слушай мне, что говорит мистер Йен! Не болтайся слишком далеко от дома и присматривай за братом на улице.
– Медведи зимой спят, мам, – сказал Эйдан рассеянно. Его внимание было приковано к новому волчку, вырезанному для него Бобби, его новоиспеченным отчимом: у Эйдана до сих пор не получалось крутить игрушку должным образом.