Unknown

Но затем дом сгорел, обугленные бревна свалились поверх фундамента, сделав золото недосягаемым: во всяком случае, потребовалось бы много труда и хлопот, которые, конечно же, привлекли бы внимание. Только сейчас, когда мужчины расчистили большую часть завалов, – и в процессе разнесли сажу и угольки по всей поверхности поляны – появилась возможность достать что-нибудь спрятанное под фундаментом, оставшись незамеченным.

Но была зима, и белая свиноматка, если и не впала в спячку, как медведь, то упрямо оставалась в своем уютном логове – если только поблизости не было того, что можно было слопать.

Йен издал тихий звук отвращения, слыша чавканье и фырканье с тропы.

– У свиней совершенно отсутствуют нежные чувства, – пробормотал Джейми. – Если пред ними труп – они его съедят.

– Ага, но ведь это же, скорее всего, ее собственный отпрыск!

– Она постоянно съедает свой живой молодняк, сомневаюсь, что она будет колебаться по поводу мертвого.

– Ч-ш!

Он тут же умолк, глядя во все глаза на чернеющее пятно, которое когда-то было прекраснейшим домом в округе. Так и есть, из-за кладовой над ручьем появилась темная фигура, которая осторожно пробиралась по скользкой тропе. Свиноматка, занятая своим чудовищным пиром, не обращала никакого внимания на человека, одетого, по-видимому, в темный плащ и несшего что-то вроде мешка.

Я НЕ СТАЛА СРАЗУ ЗАКРЫВАТЬ ДВЕРЬ НА ЗАСОВ, и, заперев Ролло, вышла наружу, чтобы немного подышать свежим воздухом. Буквально за несколько мгновений Джейми и Йен исчезли среди деревьев. Я беспокойно осмотрела поляну, провела взглядом вдоль темной массы леса, но ничего особенного не разглядела. Никакого движения, и ночь была беззвучной. Мне было любопытно, что же такое нашел Йен? Незнакомые следы, быть может? Это могло объяснить его настойчивость: явно скоро пойдет снег.

Луна не показывалась, но небо было насыщенного розовато-серого цвета, и землю, хоть истоптанную и пятнистую, все еще покрывал старый снег. И в результате образовалось странное молочное сияние, в котором казалось, что все предметы парили, расплывчатые и смутные, словно нарисованные на прозрачном стекле. Сгоревшие останки Большого Дома стояли в дальнем конце поляны. С этого расстояния – не более чем грязное пятно, словно гигантский отпечаток измазанного сажей большого пальца. В воздухе чувствовалась тяжесть надвигающегося снегопада, он слышался мне и в глухом шелесте сосен.

Когда парни МакЛауд со своей бабулей спустились с гор, они сказали, что было очень тяжело пробираться через высокие перевалы. Следующий большой снегопад, скорее всего, отрежет нас от мира до самого марта. Или даже до апреля.

Вспомнив, таким образом, о своей пациентке, я в последний раз обвела взглядом поляну и взялась за щеколду. Ролло скулил и скребся у двери, и, открывая ее, я бесцеремонно выставила колено прямо перед его мордой.

– Стоять, пес, – сказала я. – Не переживай, они скоро вернутся, – он тоскливо заскулил и заметался туда-сюда, толкаясь в мои ноги в попытке выйти наружу. – Нет, – сказала я, отпихивая его, чтобы запереть дверь.

Задвижка упала на место с основательным глухим стуком, и я развернулась к огню, потирая руки. Ролло поднял голову и издал низкий заунывный вой, от которого волосы встали дыбом.

– Что? – спросила я встревоженно. – Тихо! – звук разбудил одного из маленьких детей в спальне и тот заплакал. Услышав шуршание одеял и материнское успокаивающее бормотание, я опустилась на колени и схватила Ролло за морду, чтобы не дать ему завыть снова. – Ш-ш-ш-ш, – сказала я и посмотрела, не потревожил ли звук бабулю МакЛауд. Она лежала неподвижно, ее глаза на восковом лице были закрыты. Я подождала, автоматически считая секунды до следующего слабого поднятия ее грудной клетки. – …шесть …семь… Ох, чертов ад, – осознавая, прошептала я.

Торопливо перекрестившись, я подобралась к ней на коленях, но более близкий осмотр не дал ничего нового из того, что я уже и так видела. Скромная до последнего, она умерла незаметно, выбрав тот момент, когда я отвлеклась.

Ролло больше не выл, но беспокойно метался туда-сюда. Я мягко положила руку на впалую грудь. Не предлагая помощь или в поисках диагноза – больше было незачем. Просто… как необходимое признание смерти женщины, имени которой я не знала.

– Что ж… Прими Господь твою душу, бедное создание, - сказала я тихо и села на пятки, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Согласно традициям горцев сразу же после смерти полагалось открыть дверь, чтобы позволить душе уйти. Я в сомнении потерла губы костяшками пальцев. Может, душа поспешила ринуться наружу, когда я, возвращаясь, открывала дверь? Скорее всего, нет.