Unknown

Получилось, как будто с 1947 года до 1980 года фундаментальная парадигма человечества сместилась в сторону способности человечества обрабатывать информацию. Сами компьютеры стали чем-то похожим на кремниевую форму жизни, вдохновляя земную углеродную форму жизни на их развитие, взращивание и даже помощь в воспроизведении. Фактически, современные компьютерные программы управления процессами распространены во всех главных отраслях промышленности, программы, которые пишут программы, самообучающиеся в реальном мире нейросетевые экспертные системы и идущие полным ходом эксперименты по выращиванию кремниевых чипов в безвоздушном пространстве на земной орбите, могут предшествовать времени, когда автоматические орбитальные фабрики станут выращивать и получать новый кремниевый материал для более сложных микропроцессоров, чем мы даже можем сейчас вообразить. Было бы все это правдой, то кто-бы возразил, что силиконовые пластинки из Розуэлла были главными космическими путешественниками, и кем были существа EBE, их хозяевами или слугами? Естественным ли путем наша культура на Земле дошла до точки готовности в развитии своих первых цифровых вычислительных машин, начиная с изобретения транзистора, позволившего нам достигнуть симбиотических отношений с кремниевым материалом, управляющего нашими данными и давшего нам возможность стать более творческими и успешными?

Возможно катастрофа в Розуэлле, которая помогла нам развить технологический базис для систем вооружения, чтобы защитить нашу планету от EBE, была также механизмом для успешного внедрения абсолютно инопланетной негуманоидной формы жизни, которая передается от хозяина к хозяину, цифровой вирус Эбола, который мы люди когда-нибудь перенесем на другие планеты. А что, если враг захотел внедрить в нашу культуру прекрасную систему шпионажа или механизм саботажа? В этом случае, внедрение EBE схем на микрочипах в нашу технологию было бы прекрасным методом. Что это, саботаж или подарок Прометея? Возможно катастрофа в Розуэлле в 1947 году была ожидаемым событием, как падающие на землю ядовитые плоды. И яд подействовал, как только его попробовали.

"Попридержите лошадей, Фил", - сказал бы генерал Трюдо, когда я слишком далеко захожу в размышлениях. "Помните, у Вас есть группа ученых, с которыми Вам надо поговорить, а люди в Белл Лабс ждут Ваш отчет после разговора с группой из Аламогордо".

Шел 1961 год, уже началась миниатюризация компьютера и электронных схем, а мой доклад генералу и встречи с учеными в Сперри-Рэнде, Хьюзе и Белл Лабс устроенные им для меня, были необходимы для решения, как связанным с ними компаниям внедрять миниатюризированные схемы в проекты для систем вооружения. Вдохновение для разработки микросхем упало с неба на Розуэлл и повернуло отрасль по разработке компьютеров в полностью новом направлении. Теперь, моя работа заключалась в том, чтобы применять микросхемы в процессе разработки вооружения, а в особенности в развитии систем наведения баллистических ракет. Генерал Трюдо и я были среди пионеров в том, что в 1980-х будет называться полем электронных битв.

"Не волнуйтесь, Генерал, у меня все готово для встреч", - сказал я ему. Я знал насколько далеко меня занесет, но я все-таки был офицером разведки и это означало работу с чистого листа. "Но я думаю, что люди из Белл Лабс уже все это прежде видели". Фактически так и было - в 1947 году.

ГЛАВА 13

Лазер

КОГДА Я ПРОКЛАДЫВАЛ СЕБЕ ПУТЬ ПО СПИСКУ ПУНКТОВ В МОЕЙ ПАПКЕ, готовя консультативные отчеты и рекомендации для генерала Трюдо о потенциале каждого предмета, я потерял чувство времени. Во время поездок вдоль берега Потомака в форт Белвар для контроля продвижения дел с прибором ночного видении для Martin Marietta, я мог видеть, как заканчивалось лето и листья начинали менять свой цвет. Я также мог заметить, как на улице было темно, когда я выходил из Пентагона. И каждое утро, когда я приезжал в Пентагон было таким же темным.

Я выработал у себя привычку следовать разными маршрутами, чтобы у возможного хвоста из ЦРУ было побольше работы допоздна.

Генерал Трюдо и я погрузились в тягучую ежедневную рутину УИР. Каждое утро мы встречались с ним для обсуждения розуэлльской картотеки - он называл ее "грудой барахла", потому что в ней большое число обломков и запчастей, отвалившихся от больших блоков - но мы так глубоко закапывали проекты развития материала из Розуэлла среди обычных функций подразделений УИР, что даже другие, ежедневно работающие с нами офицеры не знали, что происходило. Мы так тщательно засекречивали свою работу, что когда приходило время говорить о чем-то из Розуэлла, даже если у этого было влияние на некоторые другие пункты нашей работы, мы проверяли отсутствие кого-либо в офисе или перемещались в место, куда никто не мог войти и потревожить нас.