Unknown

Её летопись разгоняется невероятно пышным взлётом к XI-му веку, а после уходит в крутое пике удельной раздробленности и упадка негоции XII-го, катастрофически разбиваясь о волны монгольского нашествия, прикончившего могучую державу, юго-западные области коей превратились в окраинное захолустье Литвы-Польши, а северо-восточные всё-таки сберегли автономность под татарским ярмом: там разрушенная экономика потихонечку ожила (вместе с гнусно пособничавшей захватчикам православной церковью) динамичным ростом, да под сенью Орды возвысилась, сделавшись благодаря своим победившим в игре ярлыков князьям главным фискальным посредником, Москва. Она же, одним прекрасным мигом чрезмерно усилившись, свергла длившееся около 250-ти годов иго, собрала из освобождённых земель новую Россию, довольно быстро, во второй половине XVI-го столетия, подобающе преобразовавшую «имидж» при грозном царе, пытавшемся покорить степи, сменить опору трона с замшелого родового боярства на опричнину служилых дворян, вербовать округ Скандинавии заплывших до Архангельска иностранных гостей и завоевать балтийский порт – увы, львиная доля затей провалилась, а случившееся спустя короткий срок пресечение династии толкнуло истощённый народ в болото Смуты. Что ж, к никуда не исчезнувшим проблемам предыдущего поколения лишь прибавились свежие – да скопом рухнули на голову взошедших на престол обуреваемого бунтами государства Романовых, тончайше выкрутившихся манёвром заключения альянса помещиков с городом против крестьян и дряхлой аристократии, в угоду западным союзникам, несмотря на официальную личину изоляционизма (отвергнутая посконным протопопом Аввакумом сотоварищи никониановщина – определённый её пробой): по меткому суждению Покровского, под феодальною мономаховой шапкой тишайшего монарха прятался чёрт торгового капитала, росла Немецкая слобода, частенько посещавшаяся молодым Петром І, провернувшим радикальнейшие реформы.

Брутальный правитель, по лучшим стандартам вестернизировавший элиту и одолевший шведский заслон, отстроил столицу на брегах Невы – прорубил окно в Европу, хотя… это скорее она открыла себе, подобно Вест или Ост Индиям, Россию как бездонный колодец сырья да продовольствия, но с важным отличием: агентом её колонизации, за солидную плату, невольно стала местная бюрократия, протяжением последующих лет поощрявшая землевладельцев усугубить до ужаса, худшими средневековыми методами, эксплуатацию населения (достигшую максимума при Екатерине II). Подданные прочно раскололись на два абсолютно полярных народа: приобщённых к высокой культуре напыщенных аристократов, чей шик сравнительно с зарубежным весьма лестно отмечен много путешествовавшим Фонвизиным, и тёмных, забитых нищих крепостных – за мрачную картину взгляда на жизнь с их стороны проехавшегося от Санкт-Петербурга до Третьего Рима Радищева сослали в Сибирь. Однако, раскормленной территориями соседей державе, привычно таскавшей для Британии каштаны из огня антинаполеоновских войн, после неожиданного триумфа выпал реальный шанс усовершенствоваться, стряхнуть тормозившую прогресс отечественных купцов конкуренцию иноземцев, перейти к развитию внутреннего рынка, но… выступление декабристов потерпело неудачу. Началась пора застоя – той самой империи Гоголя, в которой мёртвые души набедокуривших чиновников содрогаются перед вестью о ревизоре, страны грандиозных амбиций и позорных поражений, колеблющейся от западничества к славянофильству – «идиллии» типичной полупериферии, отрезвлённой крымским ударом по зубам. Она очнулась в мире, где Англия сдружилась с Францией, словно Дон Кихот да Санчо Панса, а также изменила своему званию мастерской, снисходительно делегируемого любым обещающим выгоду желателям – в этих условиях Русь-матушка взялась навёрстывать упущенное.