Unknown

Кристина сидела у окна и смотрела, как веселятся люди, радуются светлому августовскому дню, как дети качаются на качелях и заливаются звонким смехом. Ничего в ее душе не шевельнулось. Это как сидеть у огня и не согреться, как взглянуть на солнце и не зажмуриться. Пустота, глубокая, угнетающая пустота была в ее сердце. Что же теперь ей делать, чтобы вернуться к нормальной жизни? Чтобы стать счастливой и радостной, как раньше, и с улыбкой глядеть на себя в зеркале? С улыбкой, а не с отвращением!

Все эти дни ее душа металась и мучилась. Проанализировав свою жизнь от начала до конца, Кристина пришла к выводу, что всегда была безжалостной и трусливой. Легко могла растоптать чью-то жизнь, совершенно не считалась с чужими чувствами; боялась копаться в себе, чтобы не осудить, не осознать, что живет неправильно. И сейчас избавилась от ребенка из-за страха остаться матерью-одиночкой, не захотела нести ответственность; опасалась быть связанной с Брониславом, потерять Александра... Вот только ни о ком из них она не подумала: ни ребенок, ни Бронислав, ни Александр не оказались для нее важнее собственных желаний, заботы о личном комфорте. Только теперь от осознания того, чем пришлось пожертвовать в угоду своему эгоизму, болела душа – а это было страшнее всего. Возможно, все было бы совсем не так, как она себе представляла. Может, ребенок помог бы наладить отношения с Брониславом и тот отпустил бы ее. А Александр наверняка принял бы малыша. Ведь он так любит детей! От участников группы Кристина не раз слышала об этом: Алекс всегда помнит о днях рождения отпрысков коллег, каждому передает подарок; да и с посторонними легко находит общий язык. Но нет, она видела в ребенке проблему и хотела избавиться от нее, в итоге нажила себе другие. Что будет, когда обо всем узнает Бронислав? А Александр? Как заглушить эту боль?

Все чаще и чаще в душе возникали покаянные чувства, желание искупить содеянное. Хотелось скорее очиститься, почувствовать облегчение и надежду на лучшее. Но не хватало смелости. Кристина боялась, что у нее больше нет шанса исправиться, что эта боль – наказание за легкомысленную жизнь, тяжкий груз, который до конца дней будет невыносимо давить. И в то же время понимала: можно бояться дальше и ничего не делать, а можно попытаться что-то изменить, обрести тот самый мир в душе, о котором говорил Александр.

Она решила поговорить с Брониславом, однако тот опередил ее. Одним воскресным утром раздался звонок в дверь – протяжный и громкий, словно молящий о помощи. Решив, что пришла Анжелика, Кристина открыла дверь и вздрогнула. На пороге стоял Бронислав. Она и рта раскрыть не успела, как он смерчем ворвался в квартиру, глаза его метали молнии. Пожалуй, только во взгляде и угадывалась злость, а на всем облике лежала печать глубокой тоски: никакие другие чувства не оживляли ни одну черточку бледного, словно безжизненного лица.

– Зачем ты убила нашего ребенка? – бесцветные губы чуть дрогнули, с трудом вымолвив эти слова. Его голос был тихим и глухим, но в ушах Кристины он раздался ударом грома.

– Я не... не... – Она испуганно замолчала, не найдя ни слов, ни оправдания.

Бронислав угрожающе поднял указательный палец.

– Не ври мне! – Взял ее за подбородок и приблизил свое лицо, будто пытаясь прочесть мысли. – Наташа мне все рассказала. Врач подтвердил, хотя было очень непросто выбить у него признание. У меня не осталось никаких сомнений: новость правдивая. Даже не старайся себя обелить!

Повисло молчание. Только сердце Кристины грохотало в груди.

– Зачем ты это сделала?

Снова тишина. Тяжелая, давящая, как гиря.

– Как ты могла? Почему не сказала?

Во рту пересохло. Вдруг заныли кости, как у старухи, и Кристина нервно переступила с ноги на ногу. Как все объяснить? Какие слова произнести, чтобы смягчить удар? «Эта новость его сломала, – подумала она. – Никакие слова уже не помогут».

Бронислав опустился на колени и закрыл лицо руками. Затем обнял ее за ноги и всхлипнул, как ребенок. Пригвожденная страхом, девушка смотрела, как рвет на себе волосы этот раздавленный невыносимым горем человек, формально считающийся ее мужем.

– Ты специально это сделала, чтобы меня добить? – Хрипловатый голос рассек мучительную тишину. – Неужели так нравится причинять мне боль?

Она встретилась глазами с его испытывающим взглядом, и захотелось немедленно убежать, укрыться, словно он мог обжечь.

– Пожалуйста, не преувеличивай...

– Не преувеличивать?! – Он дернулся, покраснел, сжал кулаки. Резко поднялся, будто дикий зверь, решивший напасть. – Ты убила нашего ребенка и называешь это просто преувеличением?

– Я знаю, что виновата, но я сделала это не назло, а из-за страха...

Холодные руки охватили ее за запястья, словно наручники.

– Из-за страха? И чего же ты боялась? Что Алекс бросит тебя? – закричал он; слова били больнее пощечин. – Ребенок был для тебя обузой, а для меня – надеждой, единственной надеждой, которая давала бы силы жить!.. Я смог бы воспитать его сам, только ты не посчитала нужным мне рассказать!