Unknown

Затем он прошел по коридору в приемную. Ситуация с Шофманом ничем не отличалась. Доктор не пускал их к нему, пока не стало ясно, что маленький еврей умрет. Расспрашивать его не было никакого риска. Было семь тридцать, и тележки с завтраком двигались по коридорам, наполняя стерильные, отполированные коридоры приятными запахами бекона и кофе, запахами утра, которые обещали еще один новый день надежды и жизни, еще одно начало.

– Этот коротышка действительно страдает, - сказал им доктор, когда они стояли в коридоре. – у него уже были осложнения до этого, но он не знал об этом. Я сомневаюсь, что он когда-либо проходил настоящий медицинский осмотр. Некоторые его внутренние органы так же деформированы, как и все остальное. Настоящая головоломка. Он накачан наркотиками, но по какой-то причине его чувства обострены. Его организм действительно испорчен.

Комната была синей от флуоресцентных ламп низкой мощности, расположенных за потолочным бра. Литовченко подумал, что было холодно, а затем заметил, что медсестра, сидевшая у мониторов рядом с кроватью, была одета в свитер. Доктор подошел к кровати, отодвинул в сторону тележку для капельниц и накрыл пластиковый пакет с жидкостью, висевший рядом с Евгением. Он подошел к дальней стороне кровати. Литовченко встал рядом с Шофманом и прошептал его имя. Глаза миниатюрного еврея распахнулись и уставились на него, затем повернулись к Литовченко.

- У меня есть несколько вопросов. Евгений,- тихо, извиняющимся тоном произнес Литовченко.

По какой-то причине ритмичное постукивание сердечной машины заставляло его собственное сердце колотиться. Это угнетало его, казалось, имело больше общего с умиранием, чем с жизнью. Он попытался не обращать на это внимания.

Шофман кивнул.

- Ты знаешь, кто это сделал?

– Казахи. - сказал Евгений. Его голос, доносившийся из глубины выгнутой груди, сменился с баритона на рокочущий бас.

- Да, - сказал Литовченко, наклоняясь вперед. – Кто их послал?

- Не знаю. - Евгений покачал головой из стороны в сторону.

- Мы нашли кассету у тебя дома. Запись тебя с Маратом. Откуда это взялось? Это твое?

Евгений снова покачал головой.

- Это сделал Саша Гриневич?

Еще одно отрицательное движение.

- Кто?

– Толстый ... коротышка …

– Ты его знал?

Ответа не последовало, за исключением отрицательного движения головой, а затем раздался стон:

– ...Кот.

- Килибаев стоял у локтя Литовченко с блокнотом и ручкой.

- Он упоминал о коте? Это фамилия такая или животное? Знаешь ли ты о маршруте в Казахстан? Больше, чем на пленке?

Литовченко повторил вопрос Евгению, который снова повернул голову и продолжал катать ею, не останавливаясь. Литовченко посмотрел на доктора, который только пожал плечами. Килибаев положил руку на плечо Литовченко и вежливо пересел на свое место рядом с Евгением. Он наклонился, пока не оказался всего в нескольких сантиметрах от головы Шофмана.

- Толстяк был один? – спросил он. - Он сам участвовал в пытках? Он спрашивал вас о каких-либо конкретных городах в Казахстане? А как насчет кота?

Голова Евгения непрерывно вращалась, рот приоткрылся.

- Он был один?

Килибаев говорил механически, как будто его настойчивость могла вызвать ответ умирающего Шофмана.

- Он упоминал какие-нибудь конкретные города в Казахстане?

Голова Евгения задвигалась сильнее, и он заплакал, огромные глицериновые слезы увлажнили его раскрасневшиеся щеки.

– Мы должны знать, - бубнил Килибаев. – Конкретные города в Казахстане. Он спрашивал вас о каких-либо конкретных городах в Казахстане? Что такое кот? Может, Котов?

Литовченко отвернулся от этого издевательства, а доктор подошел к одной из капельниц и открыл ее. Голова Евгения билась о подушку, туда-сюда, туда - сюда.

- Для тебя уже слишком поздно, - безжалостно настаивал Килибаев, - но ты можешь спасти других, если поможешь нам. Мы должны знать эти вещи. Города, места, что угодно!

- Достаточно, - сказал доктор. - Я не могу позволить вам продолжать. Килибаев посмотрел на доктора, потом на плачущего карлика.

- Совершенно верно. Конечно. Спасибо. - Он на мгновение замолчал, затем повернулся и вышел из комнаты мимо Литовченко.

Они вдвоем молча прошли по больничному коридору. Когда они подошли к зоне ожидания со стеклянной стеной, которая выходила на переднюю часть больницы в парк, они остановились. Килибаев закурил сигарету и глубоко затянулся. Он подошел к стеклянной стене и посмотрел на мокрые от дождя деревья. Он засунул одну руку в карман, а другую держал на уровне груди и близко к голове, так что постоянно щурился сквозь дым, который поднимался к его лицу. Он говорил, отвернувшись от Литовченко: