На этапе отречения хозяин быта живет уже имеющимся «способом сборки трафарета эмоций», поэтому такие хозяева быта считают, что они всегда «в поряде». Ну а свойства опеки теперь такие, чтобы поддерживать это «в поряде» неизменным. И вот хозяин быта покойно поворачивает рисованный браслет на руке, до миллиметра, чтобы правильно выстроить тягу этого элемента быта, снова и снова убирает до последней пушинки пыль со шкуры и т.д. Вообще, чем дальше в темную деградацию, тем меньше первичного смысла, а кажущегося, связанного с миром – больше. И вот он с оттенком внешнего, эмпатичного поклонения проводит остатком питья по коже неким рисунком. Сидит на корточках, разложив элементы быта перед собой, строго выверенным образом, все в поряде.
Есть и еще один важный нюанс – темное существо ошибочно отождествляет свою личность с миром на всех этапах темной деградации, но на предыдущих слоях эмпатия концептуальна, это определенный рисунок, как концепция максимальных благ. Поэтому личность все же различает – вот «я» (образ эмпатии), а вот мои попытки его достичь – и это попытки подвержены краху, или временный видимый успех, а не сама личность. А вот на последнем этапе образ эмпатии совпадает с имеющимися благами. Поэтому очень часто на последнем этапе деградации темному существу кажется, что нежелательные действия производятся непосредственно над ним самим.
Темные хозяева быта играют в салки, перепрыгивают друг через друга. Конечно же, сама по себе игра вовсе не содержит какого-либо очевидного греха. Но присмотревшись к игре именно этих темных хозяев быта, становится очевидно, что смысл игры совершенно изменился. Тот хозяин быта, который в данный момент находится внизу – расстроен и имеет униженный вид. А тот, который наверху на плечах, приобретает очень довольный и умиротворенный вид, еще немного и он скажет: «О, я в поряде – ну-ка, сфоткайте меня». И получается, игра теперь сводится к попеременному ожиданию возможности посидеть на шее у другого, и в прямом и в переносном смысле. Кроме того, каждый раз участник наверху – некоторое время активно сопротивляется попыткам другого сбросить его.
Почему же им так нравятся подобные ситуации? Любую функциональность теперь темный хозяин быта воспринимает как угрожающее «волнение» тяг опеки. Ведь уже не просто его вещь смяли, или прошлись ногами. Из-за ошибочного восприятия ему кажется, что это уже его лично потоптали или смяли, заставляют терпеть нежелательные тяги. А когда он сидит на ком-то, тому будет достаточно сложно «поволноваться», помешать покою. В результате очень забавная картина – эти темные хозяева быта играют друг с другом в подавление функциональности, попеременно берут на себя роль подавляемого в действиях ради возможности в свою очередь почувствовать покой прошлого.
Такие стремления и опасения, конечно же, накладывают характерные черты и на поведение и на внешнюю энергетику действий. В одном из районов города гопник ожидает прохожих. И, как и другие подвиды, он затронет не сразу и не любого. Если гопники из предыдущих подвидов проверяли – правильный ли пацан, то этот – чрезвычайно подозрительно оглядывает прохожего – все ли у него в поряде, ищет, к чему бы «прикопаться». К тем имеющимся свойствам быта, которые не соответствуют его эмпатии прошлого, и лишают его покоя. А почему у тебя грязь возле рта? А футболка почему такая блестящая? И т.д.
Гармония слоя познания хозяев быта шестого подвида
Как вы помните из предыдущей книги, шестой подслой эмоциональной формы – это эмоциональная привязанность. Но важно правильно трактовать данный термин. Во многих религиях упоминается привязанность как фундаментальный грех, как непринятие изменчивости определенных благ. И это вполне верно. Но в нашем контексте
привязанность, как легко отследить по логике подслоев – ни что иное, как пространственное очарование формой, пространственное восхищение формой. То есть в нашем случае термин следует понимать в нейтральном, физическом смысле. Если статуя восхищает временным образом, процессами – зритель ею очаруется. А если пространственными аспектами – ну так он и будет находиться возле статуи «привязан». Иначе как он воспримет пространственные процессы, находясь в другом месте пространства? Так, если дикарю нравится то, что происходит в пространстве на этом острове и возле этой пальмы – то где он будет преимущественно находиться? Под пальмой, конечно же. Итого – в таком употреблении термина нет негативного контекста, это пространственный контакт с формой.