Unknown

      Раньше это помещение использовалось как читальный зал, но теперь его разделили на несколько секций с помощью гигантских стеллажей. Тут были «спальни», состоявшие из рядов тесно придвинутых друг к другу книжных шкафов, сверху напоминающих что-то наподобие коробок, и занавески, заменяющие дверь; «кухня», сделанная по тому же принципу, что и «спальни», только из большего количества стеллажей. Рядом располагалась «столовая» - этим словом гордо величались сдвинутые в один читальные столы и множество стульев.

Я сидела на одном из этих стульев, закинув ноги на стол, в то время как Райан, стоя за моей спиной, заплетал мои волосы в косу. Чувствовать его грубоватые пальцы в своих волосах было сплошным удовольствием, поэтому я позволила себе расслабиться, прикрыв глаза. Сейчас здесь было тихо, большинство жителей нашего убежища в данный момент стояли под дверью «ванной», дожидаясь долгожданной встречи с ледяной водой, чтобы смыть с себя недельный слой пыли и пота. Я честно не понимала их рвения к водным процедурам – будь моя воля, я бы вообще не купалась.

      Хотя, как-то я действительно перестала принимать ванну. Райан выдержал две недели в одной постели со мной, после чего вылил на меня ведро ледяной воды, пока я спала.

- Ох! – с противоположной стороны стола на стул тяжело опустилась София. Её покрасневшее лицо было покрыто испариной, светлые волосы прилипали к нему, но, похоже, после ходьбы у неё совершенно не осталось сил для того, чтобы убрать их. Откинувшись на спинку стула, она положила ладонь на свой воистину гигантский живот, после чего, счастливо улыбнувшись, повернула голову в нашу сторону. – Доброе утро! Я так посмотрю, вы снова раньше всех приняли душ?

- Лин отказывается принимать душ, если мы не будем там первыми, – Райан приветливо улыбается ей. Фыркнув, я отворачиваюсь, недовольно сложив руки на груди. Я никогда не пойму, почему он так относится к Софии, ведь она, если подумать, самая настоящая садистка. Она хочет родить ребёнка, заставить его жить в этом насквозь прогнившем мире без малейшего шанса на будущее – не это ли садизм?

- Ну, - она усмехается, поглаживая свой напряжённый живот, похожий на барабан, – о привередливости твоей жены можно легенды слагать. – Она переводит взгляд на меня и произносит поучительным голосом,– а в той ситуации, в которой мы находимся, быть привередливой – очень неразумно, дорогая.

      Гнев вскипает в моей крови, застилает глаза красной пеленой. Скрипя зубами, я с огромным трудом удерживаю себя на месте, борясь с желанием накинуться на Софию. Меня останавливает не то, что она беременна, а то, что за такой поступок меня посадят в карцер. Уж чем-чем, а шансом вырваться из этого царства страха и рыдающих женщин я рисковать не собираюсь.

- Рожать ребёнка в той ситуации, в которой мы находимся уже чёртовых двадцать лет - вот, что по-настоящему неразумно, – отвечаю я, замечая, что чуть ли не плююсь ядом.

      Над моим ухом громко проскрипел зубами Райан. Я чуть ли не кожей почувствовала, как злость оглушающей волной прокатилась по его телу. Напряжённо сжав челюсти и резко поднявшись со своего места, он быстрым шагом идет прочь.

      Я даже не пытаюсь его остановить – нет смысла. Ребёнок для моего мужа был и остаётся больной темой, Райан мечтает о том, чтобы на свет явилось дитя, которое после нашей смерти напоминало бы, что когда-то мы были в этом мире. Вот только мечты мечтами, а реальность остается реальностью. И в этой реальности ребёнку места нет. Ни он, ни я не хотим обрекать ни в чем не виновного ребёнка на весь тот ужас, который мы привыкли называть «жизнью», хотя от жизни тут мало что осталось.

      Людей становится всё больше и больше, постепенно помещение наполняется ужасным гулом. Выживших осталось девятнадцать человек, а галдят так, словно их тут чуть ли не сотня. Тихо зарычав, я оборачиваюсь, выжидающе смотря на стройные ряды стеллажей, из которых состоит «спальная» секция. Этот разговор о ребёнке состоялся крайне не вовремя – я ненавижу оставаться в обществе этих людей без мужа. Поёрзав на стуле, я уже приподнимаюсь, собираясь встать и пойти за Райаном, как на моё плечо опускается тяжёлая мужская рука.

- Куда направляешься, Сапсан?

      Вздохнув, я снова опустилась на стул, повернув голову в сторону говорившего. Отец улыбался, от уголков его зелёных глаз тянулись лучики морщин. Уже полностью седые волосы рваными прядями падали на его уставшее лицо, но при всём этом он умудрялся выглядеть достаточно молодо. Откинувшись на спинку стула, на котором до этого сидел мой муж, он положил руку мне на плечи, тем самым удерживая на месте. Я недовольно дёргаюсь, но хватка на моём плече становится сильнее, и я покорно замираю.

      Отец всегда называл меня так – «сапсан». Сколько себя помню, у меня не было никаких ласковых прозвищ, кроме этого. Он всегда называл меня так потому, что моё имя, Авелин, переводится как «маленькая птичка», а сапсаны – одни из самых маленьких представителей семейства соколиных, по его же словам, - были его любимыми птицами. Сама же я этих птиц не видела. Да тут вообще не было птиц.