Читаем Unknown полностью

То, что это государство, по сути, есть диктатура пролетариата, какие бы конкретные формы оно не принимало и как его не называй — самый важный момент. Мы не будем здесь успокаивать тех, кто боится грубого слова «диктатура», абстрактно противопоставляя ему более приятное слово «демократия». Укажем только на то, что демократия — это тоже форма диктатуры, а диктатура пролетариата — это диктатура большинства по отношению к меньшинству. И дело здесь заключается вовсе не в демократической форме, а в содержании демократии. Тех же, кто боится слова «пролетариат» или считает его устаревшим, идя не от понятия, а от представления, нужно отослать к первой части книги, указав здесь лишь на то, что пока есть производство стоимости, пока есть стоимость как общественное отношение, есть и пролетариат как класс наемных работников, которые живут продажей своей рабочей силы и эту стоимость производят. Экономическое содержание остается, как бы пролетарий внешне не выглядел, к каким бы средствам производства не был бы экономически прикован. То, что не всякие средства производства можно использовать как орудия в производстве прибавочной стоимости, совсем другой вопрос. Отметим только, что диктатура пролетариата является властью большинства не по внешней форме, а по содержанию, имеет ряд черт, которые сближают его с самоуправляющимся обществом. Потому что демократия, действительная власть большинства, заключается вовсе не в формально-равных правах, а в обеспечении реальной возможности участия в общественной жизни, возможности развиваться и развивать человеческую культуру. А такая демократия первоначально предполагает некоторые изъятия из буржуазной демократии. Неравные права для обеспечения реального равенства.

Тут возникает опасность. Объективная тенденция усиления государства в функции распределения роднит его с империалистическим государством, особенно в тех моментах, когда капиталистическое виртуализированное, обеспечивающее господство финансового капитала государство усиливается во время кризисов, депрессий, войн. Потому абстрактно общий момент, а именно, что распределение является орудием классового господства, тут присутствует. Именно потому у либералов есть основание сравнивать эти вещи. Но все дело не только в том, господство какого класса тут обеспечивается, но и в том, какая именно тенденция воспроизводится, развивается ли коммунизм, или же просто производятся «костыли» для утратившего свою действительность (в понимании Гегеля) товарного производства — производства стоимости. Последовательное движение по пути не частного, не рыночного распределения империалистическое капиталистическое государство проводить не может в принципе, потому что оно не только отрицает рынок, но и основывается на рынке и на частной собственности на средства производства. Уже этот момент дает преимущество диктатуре пролетариата, при условии, что она не утрачивает генеральной линии уничтожения общественного разделения труда и при помощи распределения не только обеспечивает господство класса, но и создает условия, чтобы он собственно переставал быть пролетариатом.

Но опасность состоит не только в этом. В эпоху диктатуры пролетариата само государство, пока оно сохраняет свою существенность, вынуждено, в том числе, действовать по логике капитала как сущностного и существенного общественного отношения. И это тоже создает и обостряет ряд противоречий внутри самого государства. Классовая борьба здесь интериоризируется в само государство диктатуры пролетариата в той мере, в которой она переносится в сам пролетариат, который одновременно должен и уничтожать себя как класс, и воспроизводить свое классовое господство, пока основания для существования классов, — то есть, общественное разделение труда, — не изжиты. Это выражается в разнонаправленных тенденциях в самой диктатуре пролетариата, часть из которых чисто классовые и, по сути, империалистические. Но об этом позже.

Если ставить вопрос движения к коммунизму, вопрос отмирания государства как проблему производства, то его можно поставить таким образом: что и как нужно производить, чтобы человек мог полностью выйти за пределы вещной логики? Или более практично о том же самом: что такое эффективность производства в переходный период между капитализмом и коммунизмом и чем ее можно измерить?

Другими словами: 1) Что нужно производить? 2) Как нужно производить? 3) Как управлять процессом производства и распределением произведенного и, соответственно, как измерять эффективность производства? Постараемся последовательно ответить на все эти вопросы, используя как теоретическое наследие (поскольку эти вопросы уже решались), так и практический опыт социализма, имеющийся в нашем распоряжении. Особенно важно, что это — опыт поражения. На данном этапе это не просто изучение прошлого, а изучение будущего, поскольку хронологическое и историческое время отнюдь не совпадают. Историческое время не всегда идет вперед.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Основы философии (о теле, о человеке, о гражданине). Человеческая природа. О свободе и необходимости. Левиафан
Основы философии (о теле, о человеке, о гражданине). Человеческая природа. О свободе и необходимости. Левиафан

В книгу вошли одни из самых известных произведений английского философа Томаса Гоббса (1588-1679) – «Основы философии», «Человеческая природа», «О свободе и необходимости» и «Левиафан». Имя Томаса Гоббса занимает почетное место не только в ряду великих философских имен его эпохи – эпохи Бэкона, Декарта, Гассенди, Паскаля, Спинозы, Локка, Лейбница, но и в мировом историко-философском процессе.Философ-материалист Т. Гоббс – уникальное научное явление. Только то, что он сформулировал понятие верховенства права, делает его ученым мирового масштаба. Он стал основоположником политической философии, автором теорий общественного договора и государственного суверенитета – идей, которые в наши дни чрезвычайно актуальны и нуждаются в новом прочтении.

Томас Гоббс

Философия