Unknown

Мой живот затрепетал. Всё внутри напряглось. И улыбка угрожала расколоть мое лицо.

— Ты знаешь, у меня есть смутное воспоминание о чем-то на этот счет.

— Смутное воспоминание, да? — его тон был веселым, когда его руки скользнули вниз по моей спине, опускаясь на мои бедра и притягивая меня оседлать его. — Что ж, тогда нам придется посмотреть, что мы можем сделать, чтобы освежить твою память, не так ли? — он улыбнулся мне, его глаза горели, его пальцы сжимали мою задницу.

— Может, это и к лучшему, — серьезно согласилась я, заставив его запрокинуть голову и рассмеяться.

— Иди сюда, — потребовал он за секунду до того, как накрыл мои губы своими, улыбка все еще была на месте, заставляя меня улыбнуться в ответ, прежде чем момент стал более жарким, прежде чем мое тело осознало, что, хотя прошло всего полтора дня, мое тело скучало по нему.

Его губы дразнили мои — неторопливые, исследующие, сладкие.

Но руки на моей заднице были твердыми, собственническими, на грани синяков.

Моя грудь налилась тяжестью, сердце гулко билось басом.

Но затем его губы оторвались от моих. Всхлип сорвался с моих губ, когда его руки переместились, чтобы обхватить мое лицо. — Посмотри на меня, — потребовал он сладким, но твердым тоном.

Мои веки затрепетали, открываясь, чувствуя тяжесть.

— Этот ублюдок, — продолжил он, как только я посмотрела на него, — он причинил тебе боль где-нибудь еще? — мои губы приоткрылись, чтобы ответить, но прежде чем я смогла даже попытаться, он продолжил. — Я не хочу причинить тебе боль.

— Нет. Он, ах, я бежала к двери, и он ударил меня об нее, затем он потянул меня за волосы, а затем сделал это, — объяснила я, дотрагиваясь пальцами до своего ушибленного горла, зная, что внешние повреждения показывают примерно одну сотую того, как сильно болит внутри.

— Не трогать волосы какое-то время, понял, — сказал он, кивнув.

— Я, ну, мне нравится, когда ты трогаешь мои волосы, — мои щеки слегка порозовели от этого признания, но я не хотела, чтобы он продолжал думать, что я каким-то образом травмирована этим, и он никогда больше не сможет тянуть меня за волосы в разгар событий.

— Я знаю, чего ты хочешь, милая, но твоя кожа головы сейчас чувствует себя не слишком хорошо, так что не трогать ее какое-то время, не навсегда.

Хорошо.

Да, в этом был смысл.

— Я могу жить с этим.

Его глаза потеплели при этих словах; его улыбка потеплела.

— На самом деле, я думаю, пришло время тебе показать мне, как именно тебе нравится, когда мы будем в постели, — сообщил он мне, сильнее хватая меня за задницу и двигаясь, чтобы встать, обхватив моими ногами себя.

— Я думаю, ты пока неплохо справляешься, — сказала я ему, когда он направился в мой холл, мимо моей устаревшей, но очень чистой ванной и в дверной проем моей спальни.

Где он застыл.

Мое лицо поверх его плеча, я не могла видеть, на что он смотрел. Правда, в моей комнате было не так уж много на что смотреть, но она не была отвратительной или что-то в этом роде. Стены в ней я не красила, но у меня было несколько картин в рамах ярких цветов и красивое белоснежное изголовье с ворсом у моей кровати королевского размера с красивыми, чистыми белыми простынями и серо-белым стеганым одеялом. Это было немного минималистично, но не настолько, чтобы мужчина остановился, увидев это.

Сбитая с толку, я отодвинулась, чтобы посмотреть ему в лицо, сдвинув брови, и обнаружила, что он долгое время смотрит поверх моего плеча, его глаза печальные и задумчивые. Когда они повернулись ко мне, я была почти уверена, что увидела в их глубине неподдельную боль.

— Ты просто собиралась бросить меня?

Сумка и коробки.

Они были на моей кровати.

У меня внутри все сжалось при мысли о том, как он, должно быть, это воспринял — как будто мне было все равно, как будто было легко уйти, как будто я не только не доверяла ему, что он справится с правдой, но и не думала, что он был «сильным» или «мужественным» достаточно, чтобы справиться с этим для меня.

Это не было ни тем, ни другим.

Мне было не все равно. Я переживала так сильно, что каждый предмет, который я клала в сумку или коробку, вызывал острую боль в моем сердце. Это было нелегко. Это было самое трудное решение, которое я когда-либо принимала. Я миллион раз хотела убежать обратно в его квартиру. Мне хотелось схватить телефон, позвонить ему и выложить все это на прямую. Я хотела разделить это бремя.

Но большая часть меня чувствовала, что не заслуживает такой слабины.

— Ты не понимаешь.

Его руки ослабли на мне, скользнув вниз по моим бедрам, чтобы снять их со своей поясницы. Мое сердце упало, когда мои ноги коснулись пола.

— Я не понимаю, — согласился он, напряженно кивая. На его лице была маска, скрывающая то, что было реальным, то, что, как я знала, скрывалось за ней — предательство, боль. Он прошел мимо меня, взял чемодан и коробки и поставил их на пол, сел на край моей кровати, похлопав по месту рядом с собой. И, не в силах сделать что-либо еще, я подошла к нему и села. — Так объясни мне.