Unknown

Так что она никогда не сопротивлялась. Даже когда я знал, что она чем-то недовольна, она закусывала губу и соглашалась с этим. С некоторыми вещами, такими как встречи, я был рад, что она не придавала этому большого значения, потому что я знал, что они ей нужны. Но что касается других вещей, справедливых между нами двумя, нормальных вещей? Я хотел, чтобы она чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы, блядь, закатить истерику, если захочет, разглагольствовать, бесноваться и ворчать на меня, пока мои чертовы яйца не съежатся.

Потому что это был признак того, что у нас все хорошо, мы на твердой почве — могли сражаться, не подрывая наших устоев.

Мы и близко не подошли к этому моменту, потому что она упорно отказывалась сопротивляться.

Но у меня было предчувствие, что это станет последней каплей, когда я сделаю что-то из-за нее и ее чувств. Потому что у нее было какое-то ошибочное представление о том, что я буду обижаться на нее за то, что я сделал выбор.

Что было нелепо.

Я планировал рассказать ей это.

И, надеюсь, все закончится тем, что она будет кричать, ходить взад-вперед и швыряться дерьмом.

После этого все закончится грубым, диким, потрясающе хорошим примирительным сексом.

Бетани

— Я не просила тебя делать это! — это был не совсем крик, но он был чертовски близок к этому.

Мы были на кухне в здании клуба, в нескольких метрах от Эдисона, Пагана, Рива и Сайруса. Почему он решил сообщить мне эту информацию в публичном месте, было совершенно за пределами моего понимания.

Он отказывался от боёв? Из-за меня?

Хм.

Черт возьми, нет.

— Тебе не нужно было просить, милая. Я знаю, тебе не нравится там находиться.

— Это неправда, я…

— Тебе нравится все что угодно, кроме как видеть меня на этом ринге.

Он не ошибся.

Казалось, не имело значения, как сильно я пыталась настроиться, как я пыталась сдержать свой желудок, как я пыталась напомнить себе, что это была работа, я никогда не могла чувствовать себя нормально, наблюдая, как ему причиняют боль.

Может быть, он привык к этому.

Но я знала, что никогда не привыкну.

Это все еще не было достаточно веской причиной для того, чтобы он уволился.

Когда-нибудь, может быть, не скоро, может быть, через много лет, когда он все равно будет слишком стар, чтобы драться, он возненавидит меня за это. Он подумает, что я украла что-то уникальное из его жизни, что я пыталась изменить его.

Я не собиралась тратить следующее десятилетие на ожидание того, что это его решение взорвется у меня перед носом.

— Все уже сделано, — пожал он плечами, подходя к холодильнику и беря два имбирных эля. Я больше не нуждалась в них, чтобы успокоить свой желудок, но теперь это было скорее утешением. Для него это было то же самое, даже спустя столько лет.

— Тогда позвони Уорду и отмени это! — мой голос определенно становился выше моего обычного тона разговора.

Я всегда придерживалась этой осторожной линии.

Как правило, мне не нравилось спорить.

И мысль о споре с Лазарусом заставила меня, откровенно говоря, почувствовать, что меня вот-вот вырвет.

— Нет.

Нет?

Никаких разговоров, никаких дискуссий, просто нет?

— Я почти уверена, что мы должны обсуждать подобные решения, — сказала я, мой голос стал еще выше.

— Не-а.

На это он действительно отвернулся от меня и пожал плечами.

Как будто обсуждать это было нелепой идеей.

Я не была уверена, что заставило меня сделать это. Но в одну секунду он уже уходил от меня к дверному проему. В следующую секунду моя рука сомкнулась на пустой кофейной чашке и швырнула ее ему вслед.

— Я хочу поговорить об этом!

В этот раз это был настоящий вопль.

— Мы можем говорить об этом сколько угодно, — сказал он, и странная улыбка тронула его губы, совершенно неуместная в данной ситуации. — После того, как ты затащишь свою хорошенькую попку в ту постель и позволишь мне вытрахать из тебя это тон.

Оу.

Ублюдок.

— Эм, простите? Вытрахать из меня этот тон? Я не знаю, о ком, черт возьми, ты думал…

Я не договорила, когда он внезапно шагнул ко мне, его рука с силой обхватила мою шею, губы прижались к моим и прервали все, что я собиралась сказать.

Это не был быстрый, жесткий поцелуй.

Это был горячий и достаточно долгий, чтобы обжечь глубоко, пока все мое тело не охватило пламя, очень нуждаясь в трахе, который он обещал несколькими мгновениями ранее.

Он отстранился, оставив мои губы припухшими и чувствительными.

Мои веки распахнулись, и я увидела, что он ухмыляется, не улыбается, а чертовски ухмыляется, как мальчишка рождественским утром.

— Наконец-то у нас состоялась наша первая ссора.

— Это была не ссора, — настаивала я, желудок болезненно сжался, когда я поняла, что это полностью, абсолютно так и было.

— Уверен, что, черт возьми, была. С криками и швырянием дерьмом в придачу.

— Лазарус, я не имела в виду…

— Я все еще здесь.

— Что? — мои брови сошлись вместе, совершенно не понимая, что это значит.

— Мы поссорились. Ты визжала, вопила и кидалась в меня дерьмом. И я все еще здесь.

О.

Итак, он уловил мой страх перед ссорами с ним.

Неудивительно, учитывая, что он, казалось, улавливал каждую чертову вещь.

— Ты должна иногда ворчать на меня.