Unknown

— Я почти уверена, что ни одному парню не нравится, когда с ним ссорится девушка.

— Конечно, нравится. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что это доказывает, что ты чувствуешь себя с ним в безопасности.

Ох.

На самом деле в этом было много смысла, и я почти почувствовала себя виноватой за то, что провела последние несколько месяцев, не споря о том, чего я хотела или не хотела.

— И, — добавил он, его ухмылка превратилась в злую, — есть еще примирительный секс.

— Ох, правда? — спросила я, мои собственные губы подергивались в течение долгой минуты, прежде чем улыбка вырвалась на свободу.

— Ммм. Нам, наверное, следует заняться им, ты так не думаешь?

И я думала.

Так мы и сделали.

И это было так горячо, на сколько это вообще можно было представить.

Лазарус, 1 год спустя

— Это дерьмовая дыра.

Изрек Паган.

Очевидно, у него было очень твердое мнение о доме, который я только что купил.

Конечно, он был не совсем красивым. Но это определенно был шаг вперед по сравнению с моей старой квартирой.

Дело в том, что я провел там не так уж много времени. Во-первых, потому, что в комплексе было легче находиться. Во-вторых, та фирма, о которой предупреждала меня Джейни, наконец-то заработала в полную силу, что принесло с собой гораздо больше трафика, несколько сомнительных клиентов и чрезмерно параноидальную слежку, которая заставляла меня нервничать, хотя я ни хрена не сделал неправильно.

Пришло время двигаться.

Кроме того, нам с Бетани нужно было собственное пространство.

Моя квартира и комната в комплексе, в то время как она поселилась в обеих, определенно все еще были в некотором роде моими.

Нам нужно было новое место, над которым мы могли бы работать вместе, строить будущее. Вот почему место, которое я выбрал, находилось на той же улице, что и у Репо и Мейз, на расстоянии одной улицы от комплекса, и было идеальным домом для начинающих с тремя спальнями и двумя ванными комнатами, а также достаточным двором для детей или собаки, но не настолько, чтобы за ним было по-настоящему тяжело ухаживать.

Дом был старым.

И старомодным.

И, может быть, немного дерьмовым.

— Это не дорогой вариант требующий ремонта, — поправил я.

На это он пожал плечами. — Он потребует чертовски много работы.

— Никогда не боялся засучить рукава и приняться за работу, чувак. Я вижу здесь большие перспективы.

Бетани, 2 года спустя

Паган однажды сказал мне, что, когда Лазарус показал ему наш дом, еще до того, как я узнала о его существовании, до того, как у меня на пальце появилось кольцо, обещающее такие вещи, как дом, белый забор из штакетника и младенцев, Паган обозвал его не очень хорошо и сказал, что это большая работа, Лазарус не отказался от него.

Нет.

Это был бы не мой Лазарус.

Вместо этого он сказал, что не боится тяжелой работы и что он видит потенциал.

Это пришло мне в голову тогда, как будто она сказала это мне в то самое утро.

«Найди мужчину, который возьмет полуразрушенный фасад, сказала мне моя мама в одну из тех ночей, когда ее тело подводило ее, когда ей было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, а не парня, который возьмет совершенно идеальный фасад. Парень, который видит потенциал и готов засучить рукава, приступить к работе и сделать ее как можно лучше, которому понравится открывать все скрытые драгоценные камни, спрятанные внутри, всю историю, все слои, вот с таким мужчиной жить; не с парнем, который видит только красивое, совершенное. Потому что однажды этой красивой и совершенной девушке понадобится работа. И он не захочет этого делать. Он просто перейдет к более новому и красивому».

Я думаю, что я напугала Пагана до чертиков, когда гигантский, неконтролируемый, громкий, как ад, всхлип вырвался у меня, и я бросилась в его объятия и разрыдалась на его футболке.

— Черт возьми, хорошо, — сказал он, звуча потерянно, когда его руки неловко обхватили меня на секунду, прежде чем он расслабился и просто позволил мне разобраться с осознанием того, что абсолютно, положительно, на сто процентов наверняка было знамением.

Моя мать сказала эти слова много лет назад.

И Лазарус почти повторил их мне в ответ.

Я никогда не рассказывала ему эту историю.

Это было мое. Мое идеальное воспоминание о моей матери, которым я просто не хотела делиться. Я хотела эгоистично держаться за него.

Как он говорил об этом?

Как будто мне это все было нужно.

Но это определенно было знамение.