Unknown

Мы использовали тексты исключительно собственного сочинения, до нас стали доходить первые рок пластинки с детальной информацией на обложках, из которой было ясно, что кто песни исполняет – тот же их и сочиняет, в этом мы и видели отличие рок музыки от эстрады, где слова Добнонравова на музыку Пахмутовой исполнял Кобзон или какой-нибудь вокально-инструментальный ансамбль. В то время в нашей стране сочинять песни имели право только члены Союза композиторов на стихи членов Союза писателей. Мы, естественно, не являлись членами никаких союзов, да и ни коим образом не могли ими являться, но, тем не менее, нам это казалось несправедливым, если у человека душа поёт и есть потребность что-то высказать, кто это может нам запретить? То, что звучало по радио, за редким исключением, нам очень не нравилось, мы стремились внести собственный вклад.

Сергей Богаев

Слушая западные коллективы, мы не могли не отметить звучание, понимали, что просто не знаем, как этот звук достигать. В магазинах кроме радиодеталей не было ничего, что могло бы нам помочь, не было ни книг, ни какой либо другой информации. Мы занялись конструированием, пробовали собирать примочки. Скинулись по три рубля на звукосниматель для моей гитары, однако тот звук, от которого замирало сердце, нами был недостижим. Этот звук назывался “фуз”, и я перерыл много журналов и схем, прежде чем спаял эту примочку. Оконечным каскадом я собрал на отдельной платке фильтр, который тогда называли “квакер”. В итоге, моя примочка дала поразительный результат! Мы зазвучали с фузом и квакером! Это было невероятно…

Нот мы не знали, я сочинял по несколько мелодий в день и тут же их забывал, поэтому ребром встал вопрос фиксации наших потугов на магнитный носитель. Я уже разжился первым бобинным четырёхдорожечным магнитофоном “Нота-303”, что обусловило сильный качественный прорыв. Одним микрофоном, повешенным к люстре за провод, нельзя было ничего записать. Глядя на фотографии западных групп, мы заметили, что к каждому барабану – свой микрофон, к каждому инструменту свой, и это логически было правильно, чтобы каждый инструмент был хорошо узнаваем, без отражения от стен, пола и потолка. Среди друзей и знакомых мы бросили клич: у многих уже завелись разные по классу магнитофоны и к каждому прилагался микрофон, а то и два, в случае стерео, мы попросили всех, кому не жалко, отдать нам свои микрофоны.

Насобирали с десяток, однако микрофонный вход у моей “Ноты” был всего лишь один, не было возможности смешать сигналы с десяти микрофонов, и я нашел единственно верное решение. Срезав с микрофонных проводов “пальчики” и пятиштырьковые разъёмы, я зачистил побольше провода, скрутил их все вместе – земли к земле, а сигналы к сигналам, припаял к этой “бороде” пятиштырьковую “эсгэшку” и вонзил её в микрофонный вход. Все было здорово! Все можно было регулировать расстоянием, углом наклона, это уже были тонкости и очень приятные хлопоты, которые давали простор для творчества, эксперимента: так поставишь – один звук, повернул чуть в сторонку – другой, еще куда-то запихаешь микрофон – третий. В общем, у нас уже стали появляться записи, которые можно было даже и послушать, поставить друзьям. Правда, наши одноклассники не очень хорошо восприняли наши эксперименты с сочинением, нам говорили, мол, парни, что вы маетесь фигнёй, ведь есть же нормальные песни – Солнечный остров, Марионетки, Новый поворот, группы Цветы, Високосное лето… Ходили уже тетрадочки с аккордами из рук в руки, друзья говорили нам, что зачем выдумывать велосипед, все уже готово, зачем эти изыски.

Но для нас это было просто неприемлемо, сомнительное счастье играть то, что кто-то уже сочинил где-то в Москве, а мы тут должны подбирать и исполнять его песни… Уверенные в непогрешимости выбранного нами пути мы выходили на собственную, свою дорогу – исключительно своя музыка и свои тексты. Только так и не иначе. Еще одной из серьёзнейших проблем, ставшей на нашем пути, явилось отсутствие реверберации. Мы уже знали о таком понятии – слушаешь музыку, а там, на голосе, или на барабанах такой красивый хвост висит, или эхо, но мы даже не представляли, какими средствами это достигается. В журнале “Радио” об этом ничего не было, но мы уже поняли, что без этого прибора удовлетворение от нашей игры было не полным, не достаточной глубины. И вдруг, приходит новый журнал, из которого я узнал, что можно из нагревателя от электроплитки извлечь вольфрамовую нить, растянуть её, один конец прикрепить к чему-нибудь статичному, а другой приклеить к динамику усилителя, к которой подключена гитара. На дальнем конце растянутой спирали я прикрепил пьезодатчик, снятый с тонарма проигрывателя грамм-пластинок, сигнал от него послал в другой усилитель.