Unknown

Если вспоминать всё с самого начала, вернуться к истокам, к моменту зачатия коллектива, нам предстоит сесть поудобнее, и стремительно по спирали времени отправиться вниз, назад в прошлое, прошлое тысячелетие, последнюю четверть двадцатого века, середину 70х годов. На рубеже 74 – 75 года мы, три друга, соседи по подъезду: я, Сергей Богаев, Олег Рауткин и Коля Лысковский стали на распутье – как жить дальше. Игры в индейцев с каждым днем уже утрачивали для нас свою привлекательность. Мы стали поглядывать на девочек, уже не просто как на одноклассниц, детство заканчивалось переоценкой ценностей. Наступало отрочество, заняться было нечем: томагавки, луки и стрелы заброшены, а впереди пустота. Про рок мы еще ничего не знали. В 13-14 лет я серьёзно полагал, что рок-музыка происходит от слова “роковой”, а поп-музыка так называется потому, что исполняли её попы. И вот однажды кто-то из одноклассников принёс пару открыточек, типа звуковое письмо с какими-то песнями. На одной была песня каких-то битлов, про которых все знали, но никто никогда не слышал и не видел. Знали о них исключительно из газет, в которых их творчество ругалось на чем свет стоит. На второй открытке мы услышали чарующие звуки также неизвестной нам группы, и это произвело на нас еще большее впечатление, однако, названий на открытке не было, и мы не знали, кто это играет. Что-то с Запада. Слово-то какое – “западное”, оно было тождественно с “вражеским”. В ларьках “Союзпечати” появилась маленькая пластиночка фирмы “Мелодия”, она называлась “Вокально-инструментальные ансамбли мира”. Там было два ансамбля, одним нам не очень понравился, а вот на другой стороне были две песни, которые навылет пронзили наши сердца. Они поразили нас, но мы не знали кто это. Мы вообще ничего не знали. Самое тяжелое, что мы слышали на тот момент это “Песняры” – они приезжали в Архангельск и у них были и электрогитары, и барабаны, и “ионики” и всё прочее такое блестящее, мерцающее и громкое, и казалось, что круче-то ничего и нету. А тут – на тебе! – совсем другое, совсем “из другой оперы”, и дух музыки и звуки, настроение… В общем, тогда-то мы и определились, куда направить свои усилия – на создание нечто подобного, нами тремя приятелями-соседями, бывшими “индейцами”.

Встал вопрос, на чём играть: не было ни гитар, ни электрооргана, ни ударной установки. Никто играть, естественно, не умел, потому что не на чем было учиться. И вот мой дядюшка привез мне в подарок из Ленинграда гитару фабрики Луначарского, стоимостью 14 рублей 50 копеек. Я обалдел от такого поворота, сами понимаете, что вопрос поиска гитариста был уже однозначно разрешен. Коля Лысковский решил заняться клавишными инструментами, а его старший брат Игорь решил играть на близких им по духу барабанах и петь, у него был громкий и чистый голос. Я посещал кружок радиолюбителей на базе средней школы и уже умел немного паять, отличать диод от транзистора. Самые азы я уже получил, спаял детекторный приемник. В журнале “Радио” напечатали схему простейшего одноголосого клавишного инструмента и я сразу пустился собирать прибор. Мы купили немного копеечных деталей, сколотили коробочку, из досточек мы склеили клавиатурку. Наконец, эта машинка издала первые жужжащие звуки, напоминающие нотки. В качестве ударных мы задействовали различные предметы утвари: нечасто используемые нашими мамами старые тазы, кастрюли, подушки, фрагменты мебели, картонные коробки. Конечно, никто из нас и понятия не имел, как создается музыка нашей мечты. После того, как мне подарили гитару, я год на ней играл даже не зная, как и зачем устроен колковый механизм, и как она настраивается. Я взял и выстроил параллельно, аккуратненько все колки в один ровный ряд, мне казалось, что так оно правильнее. Натянул струны так, чтобы они не болтались, и чтобы можно было подтягивать во время игры ноты. Я еще удивлялся, когда смотрел на гитаристов, почему у них колки по-разному повёрнуты, у одного так, у другого иначе, неужели они сами не видят этот бардак, я думал, что всё должно быть красиво и ровно.