Unknown

— Нет! — Пиппа нырнула за дерево с зонтиком. — Ко, не надо!

Коннор не слушал, преследуя ее и размахивая перед ее лицом восьминогим морским обитателем.

— Он тебя достанет, Пип!

— Нет!

— Коннор, прекрати приставать к своей сестре. — Эстель отложила работу и встала, массируя спину от напряжения, вызванного работой без стола и стульев.

В последние несколько недель мне стало не хватать вещей, которые я считал само собой разумеющимися: стола, на котором можно писать, стульев, на которых можно откинуться, посуды, которая помогает нам походить на людей, а не на грязных дикарей.

Я скучал по выключателям света, кондиционерам и смывным туалетам. Я скучал по автомобилям, радио и интернету. Но я также скучал по более простым вещам. Я скучал по тишине в доме, когда все двери закрыты. Я скучал по комфорту, когда крыша и стены защищают меня от внешнего мира. Здесь шлепки волн были постоянными, жужжание комаров никогда не было далеким, а бриз, от которого мы никогда не могли убежать, был отчасти врагом, отчасти другом.

Взгляд Эстель упал на мою мокрую шину.

— Как поплавали?

— Бесполезно. Думаю, пора снимать.

Она поджала губы.

— Возможно, ты прав.

Я напрягся. Первое, в чем я буду прав, по ее мнению.

Я хотел снять его. Я мог бы сделать это сам уже много раз, но не сделал по какой-то глупой причине.

Причина, которая никогда не сбудется.

Я хочу, чтобы она это сделала.

Я хотел, чтобы ее пальцы были на моем бедре. Я хотел заставить ее прикоснуться ко мне, потому что Бог знал, что иначе она не прикоснется ко мне. Она даже не сменила подстилку из листьев за те недели, что она была на ней... сознательно отказывая в уходе своему пациенту. Пациента, который достиг предела своего терпения. Пациента, который не смог бы остановиться, если бы она когда-нибудь прикоснулась к нему.

В течение двух месяцев ко мне не прикасались. Мне и в голову не приходило, что я в этом нуждаюсь... но, черт возьми... я нуждался.

Дети не были ласковыми. Пиппа получала необходимую ей ласку от Эстель, а Коннор был доволен ударом кулака, а не объятиями. А Эстель получала свои объятия от Пиппы и изредка от Коннора.

Что я получал? Ничего.

Чертово ничто.

Я никогда не был любителем крепких объятий, обнимал только тех, кто был мне по-настоящему дорог. Мой отец заслужил свою долю, а моя мать была задушена ими к концу жизни.

Но кроме этого, я сократил физический контакт до минимума — даже когда у меня не было выбора из-за того, что произошло после смерти мамы, я не стремился к большему, чем должен был.

Но Эстель?

Жить с ней. Спать рядом с ней. Наблюдать за ней. Быть для нее лучшим чертовым другом, каким я только мог быть.

Это убивало меня.

Каждый проклятый день я умирал все сильнее. Я жаждал чуть сильнее. Я мечтал чуть глубже.

Я жалок.

Я отдал свое сердце этой женщине, вопреки своим желаниям и здравому смыслу, и скатился дальше по скользкой дорожке любовного вожделения. А она не полюбила меня в ответ. Не так, как мне было нужно.

Эй, это была жизнь. Мы разбились, падая на землю. Почему я думал, что найду положительные стороны?

Когда я ничего не ответил, она вернулась к массажу поясницы.

— Хочешь, я сделаю это за тебя? — я ухмыльнулся, скрывая все, что никогда бы не сказал.

Она мягко улыбнулась.

— Я в порядке. Спасибо.

Она не хотела даже платонического массажа от друга.

Почему я вообще беспокоюсь?

Я отодвинулся.

— Коннор. — Мой крик прозвучал жестче, чем я хотел. — Отдай мне это чертово животное и дай Пиппе передохнуть. Давай приготовим ужин.

Ужин.

Хвала аду, что есть что-то кроме моллюсков.

Пиппа подошла ко мне и обхватила меня за бедра.

— Не позволяй ему прикасаться ко мне этим.

Ее маленькое тело, прижатое к моему, больно кольнуло мое почерневшее сердце. Пригнувшись к ней, я прижал ее к себе. Мне было все равно, что я выгляжу как психопат. Я просто хотел обнять ее.

Она замерла, не привыкшая к таким объятиям с моей стороны. Неуверенно она сжала меня в ответ. Ее губы прильнули к моей бородатой щеке.

— Люблю тебя, Гэл.

Я взъерошил ее волосы.

— Я тоже тебя люблю.

Эстель наблюдала за всем этим.

Пусть смотрит.

Я не подал виду, что мне было так же больно, когда Пиппа ушла, как и когда она обняла меня. У меня было странное настроение, и мне нужно было время, чтобы разобраться в себе.

Выхватив у Коннора осьминога, я подошел к огню и вытащил швейцарский армейский нож.

Эстель последовала за мной.

— Как, черт возьми, ты поймал эту штуку?

— Командная работа.

— Это можно есть?

— Безопасно, как любой кальмар, которого ты когда-либо ела. — Я с трудом сел. Я не мог дождаться, когда смогу согнуться и мне не придется выставлять ногу прямо перед собой с этой чертовой шиной.

— Мы будем это есть? — Глаза Пиппы расширились. — Но в нем тенто-тента-тентоплитки.

— Они называются щупальцами, и да. Это вкусно. — Я засмеялся, когда она скривила лицо.

Коннор ткнул в мертвое животное на моих коленях.

— Оно отправляется прямо в мой желудок. Неважно, каково оно на вкус. Я умираю с голоду.

Я усмехнулся.

— Горжусь тобой, Ко. Сегодня у нас будет пиршество, благодаря твоим охотничьим навыкам.