Unknown

Родители, боясь «возвращений диавола, попросили святого оставить их дочь у себя на три дня. Их опасения были основательны: бес, очевидно, был только ошеломлен и «опален» огнедышащим праведником, но не отогнан достаточно прочно: не даром он сам просил, чтобы девицу отвели к пустыннику. «Видя, что святой находится в пустынном уединенном месте вдвоем с отроковицей, и находя, что настало самое удобное время для его козней, диавол воздвиг на подвижника бурю нечистых помыслов и скверного плотского вожделения и так разжег его похоть, что святой муж, — тот самый, который раньше не мог быть уловлен прельщением посланной к нему самарянами блудницы, тот, который ради сохранении целомудрия и чистоты жег на огне свою руку, тот, что сотворил многие чудеса, и изгонял бегов, — так сильно был разжен блудною похотью, что, забыв страх божий и свои многолетние постнические подвиги и посланную ему от бога благодать и силу исцелений, будучи уже в маститой старости, был побежден диаволом и пал. Он изнасиловал девицу, растлил ее и свое девство и, осквернив тело и душу, погубил все свои прежние постнические труды». Совершив одно преступление, он, чтобы скрыть следы, убил девицу и бросил ее труп в реку. «Таков плод горделивого самомнения, ибо, если бы инок не считал себя святым и великим в добродетели, то не впал бы в такие лютейшие грехи и не поругался бы враг над старостью того, кто в юности некогда победил его ухищрения».

Житие рассказывает о глубоком отчаянии, охватившем Иакова и затем о раскаянии. Он поселился в пещере, где некогда хоронили мертвецов, и провел в ней десять лет, питаясь травами, произраставшими в тех местах. После такой подвижнической жизни ему было откровение, что грехи его прощены. «Посему он снова начал совершать многие чудеса, ибо все проводимые и приносимые из всей той страны больные, одержимые каким-либо недугом, тотчас получали исцеление, и бесы были прогоняемы словом святого».

Так как свое преступление он совершал уже будучи «маститым старцем», то дьявольские соблазны теперь, конечно, не имели над ним никакой силы. Как ни убивал он свою плоть, время искушений для него, естественно, уже давно миновало.

***

Перед нами — святые, вся жизнь которых была ухлопана на помыслы исключительно о своей душе, о своей собственной драгоценной особе. Можно ли при действительной любви к людям бежать от людей, от человеческого общества? Эти святые и сами не скрывали, что к бегству их побуждал страх перед людьми. Не добра, а зла ждали они от людей и поворачивались к ним спиной.

Можем ли мы чтить этих людей? Мы тоже ненавидим существующий пока еще почти во всем мире общественный строй: эксплуататорский, угнетательский, собственнический. Но мы не доставим угнетателям удовольствия видеть, как мы бежим от их общества и становимся где-нибудь в сторонке, бездельно скрестив на груди бездельные руки. Да и не можем бежать мы из этого общества, так как нас — миллионы и многие десятки миллионов, и с каждым днем нас становится больше.

Наша задача — не скрыться, не отойти в сторону от мира злобы и угнетения, а пройти по нему освежающей бурей, очищающим великим потопом: перевернуть этот мир вверх дном и навсегда уничтожить всякую эксплуатацию, всякое угнетение.

Теперешний рабочий, теперешний крестьянин, захваченный великой революционной борьбой, отнесется с великой жалостью и состраданием к церковным святым. Если только они жили так, как говорят о них сказания, то они убивали свои, часто большие силы, не на борьбу с действительным злом и неправдой, а на борьбу с призраками, порожденными их собственным больным воображением, которое они калечили и в то же время разжигали безнадежными попытками сокрушить свою собственную природу.

Теперешний рабочий, теперешний крестьянин, захваченный последней, решительной схваткой с миром эксплуатации и угнетения, не доставит помещикам и капиталистам той радости, что он будет убивать свою плоть и отдавая им почти все продукты собственного труда, для себя, для своих детей и внуков согласится на полуголодное существование, лишенное всякого света, всякого луча радости.

Он скажет им: ваша эксплуататорская церковь, слуга всех угнетателей и сама угнетательница, призывает к лишениям, к подвигам, к умерщвлению плоти? Хорошо, я отберу у вас собственность, которая обеспечивала вам бездельное и роскошное существование, а миллионы и сотни миллионов работников осуждала на вечные лишения и нужду, на голод и вырождение; я поставлю вас в такие условия, что вам тоже придется работать.

Сломав и уничтожив ваш мир, я построю новый, в котором человек до полного расцвета развернет все человеческие силы. Я, как орёл, — нет, не как орёл: человеческий взор сильнее, — окину взором всю природу, весь сияющий мир, я подчиню его своей воле, — я превращу его в рай, о котором и не грезилось вашим святым.

Ваши святые — не мои герои, не мой идеал. Им суждено погибнуть вместе с вашим миром: с его богом, его ангелами и его дьяволами, — со всеми этими призраками, страхом перед которыми угнетатели хотели держать в покорности угнетаемых.

6.