Unknown

 - Вы лжете. Блеск ваших глаз опровергает ваши слова. Вы вовсе не собираетесь ложиться спать.

 - Простите, дорогая миссис Лоррейн, но я действительно уже час зеваю, - ответил Вивиан, собираясь уходить.

 - Вы разговариваете с женщиной, находящей ответы на свои вопросы в глазах, которые не врут, и в чертах лица, исполненных Правды. Попридержите свое красноречие для тех, кто способен верить словам мужчины. А теперь уходите! Что, боитесь женщины, потому что «далеко за полночь», а вы в старой галерее?

 - Миссис Лоррейн, «страх» - слово не из моего лексикона.

 - Мало же слов в вашем лексиконе, юноша! Как и лет на вашем веку. Тот, кто прислал вас сюда сегодня ночью, прислал вас сюда не для сна. Подойдите! - она подвела Вивиана к окну: «Что вы видите?».

 - Я вижу спящую Природу, миссис Лоррейн, и охотно последовал бы примеру животных, птиц и рыб.

 - Вы смотрите на этот пейзаж лишь секунду. Взгляните на далекие холмы - как красив их роскошный покров в лунном свете! А здесь поближе ели - как сияют их черные скелетообразные ветви в серебре, как купается в лунном свете густая листва древних дубов! А пурпурное озеро, в чьих глянцевых глубинах отражаются другие небеса? Разве не прекрасен этот пейзаж?

 - Прекрасен! Воистину прекрасен!

 - Но, Вивиан, где создание, для которого существует вся эта красота? Где ваше могущественное создание - Человек? Крестьянин на своем грубом ложе наслаждается, возможно, если лишь рабский труд приносит ему деньги, сладким сном, или, проснувшись ночью, клянет свой жребий и своего господина. А этот господин лежит в тревоге на пуховой перине, его ночные думы - не о блестящем озере и яркой луне, а о жалких людских ухищрениях, о некоем могущественном ничто, о котором не знает Природа, об отпрыске ее внебрачного ребенка - Обществе. Почему же Природа наиболее очаровательна, когда человек на нее не смотрит? Для кого тогда, Вивиан Грей, вся эта красота?

 - Для поэтов, мадам, для философов, для всех возвышенных душ, которым нужен отдых от мирских оков, для душ, которые согласны пребывать среди людей лишь при условии, что у них будет возможность иногда общаться с Природой.

 - Говорите - возвышенные души? - они шли по галерее. - Когда Валериан, первый лорд Карабас, возвел этот прекрасный замок, когда весь гений итальянского искусства и итальянских художников излился на этот английский дворец на радость потомкам, когда мебель и статуи, мрамор и зеркала, гобелены и резьба, картины из Генуи и Флоренции, Венеции, Падуи и Виченцы были приобретены им по заоблачным ценам, и еще более внушительную сумму он заплатил рабочим, каковы, по-вашему, были его чувства. Если бы, пока его душа радовалась будущему, которое его потомки проведут в этом роскошном здании, некий волшебник предрек ему, что три столетия спустя состояние его могущественной семьи будут оспаривать между собой два человека, один из которых - чужеземец, не связанный с ними кровно или связанный лишь ненавистью, а второй - молодой авантюрист, тоже не имеющий связей с его народом по крови или по чувству; смог бы человек, правящий властью своего гения, но не думающий о последствиях, сохранить душевный покой? Если бы мой великий предок, лорд Валериан, узнал будущее, неужели, Вивиан Грей, вы думаете, мы гуляли бы по этой Большой Галерее?

 - Воистину, миссис Лоррейн, я столь сильно интересуюсь мыслями людей девятнадцатого века, что у меня нет времени размышлять о возможных мнениях старого джентльмена, процветавшего в веке шестнадцатом.

 - Вы вольны ерничать, сэр, но позвольте спросить: если существуют души столь возвышенные, как душа Вивиана Грея и Амалии Лоррейн, более возвышенные, чем у лорда этого замка, почему не могут существовать души, которые, соответственно, превосходят нас?

 - Миссис Лоррейн, если вы не позволяете мне удалиться спать лишь для того, чтобы уязвить мое самолюбие сообщением о том, что в нашем мире существуют головы более мудрые, чем голова Вивиана Грея, право же, вы взяли на себя напрасный труд.

 - Вы неверно меня поняли, упрямый мальчишка!

 - Нет, мадам, я не буду притворяться, что не понял смысл ваших слов, но вам прекрасно известно, что я не признаю существование промежуточной сущности между моей славной душой и тем святым всемогущим духом, в существование которого равно верят философы и священники.