Unknown

Потом приехали родители с братом на заказанном КАМАЗе и привезли основную часть вещей. Им было довольно трудно спустить перепуганную корову по деревянному помосту, которая более 450 километров проехала в темной и постоянно качающейся коробке. Мама была сильно взволнована и материлась, пока ее спускали, особенно, когда корова упала, соскользнув задней ногой с доски. Корова буянить не стала. Отец, в отличие от матери, был спокоен, словно ничего страшного не происходило. Из-за этого я не знал, что чувствовать: волноваться или нет, все идет как надо, или что-то пошло не так. Я смотрел и не понимал до тех пор, пока не начали разгружать вещи и мама не успокоилась. Мое участие в процессе было минимальным: по большому счету, не мешаться под ногами. Все вещи занесли домой только ночью. Для меня это было чем-то интересным и необычным, можно было полазить по вещам и попрыгать, но вот родителям переезд дался нелегко. Шкафы, диваны, корова, железные баки, неимоверная куча вещей… загрузить, приехать, разгрузить.

Две недели, которые у меня были до обучения, растаяли. В среду вечером мне сказали, что я начну ходить в школу, а утром в четверг отец повел меня в школу. Мы шли, я смотрел на попадающиеся по дороге здания и спрашивал, не школа ли это. Он отвечал: нет, и мы шли дальше. Дорогу я не запоминал, поскольку искал школу. Здание школы оказалось намного больше моей прежней. Мы вошли во время перемены. В коридоре немного пахло краской и манной кашей. Бегали дети. Отец зашел к директору, а затем повел меня в класс. Учительницу звали Валентина Михайловна. До пятого класса она вела основную часть уроков, была классным руководителем, а после того, как мы переходили в пятый, у нас менялся классный руководитель и мы уже бегали по этажам из кабинета в кабинет, как в университете.

Мы были в классе, отец говорил с учительницей, я смотрел на учеников, глазами бегая по лицам, а они в ответ смотрели на меня, У меня было чувство, что я их знал, но никого не помнил и, само собой, знать не мог, я ведь только приехал. Первое, что я заметил, это то, что в классе было больше человек. В прежнем было порядка четырнадцати учеников, а в новом – больше двадцати. Второе, что было довольно ярко выражено, так это большая открытость друг перед другом и большая активность в общении, которая мне была непривычна по прошлому опыту. На перемене нас отправили из класса в коридор, чтобы проветрить помещение. Я встал у окна, наблюдая за всеми и еще не зная, как себя вести, я ведь никого не знал. Ко мне подошли несколько одноклассников.

– Ты дрался раньше? – спросил меня один. Ростом он был с меня, в черном спортивном костюме. Волосы русые, с веснушками, глаза зеленые.

– Нет, не дрался, – ответил я и, собственно, сказал правду.

– А драться-то умеешь? – спросил еще один, в черных брюках и темно-коричневой кофте с черным воротом. У него были черные волосы, карие глаза, и ростом он был повыше остальных.

– Да, умею, у меня дома есть книжки по дракам. Кунг-фу, джиу-джитсу, еще какой-то рукопашный бой.

Так, слово за слово, мне предложили подраться, а я, не совсем понимая, в чем дело, – ведь ни разу не дрался! – согласился. Ученики об этом перешептывались, а я сидел и чувствовал себя лишним. Мне казалось, я их уже знаю, будто они мне были знакомы, но между нами была какая-то пропасть. Они были другими, не как мои прошлые одноклассники. Было чувство, что я от них отставал в общении и поведении. Девчонки узнали о предстоящей драке и говорили мне не драться. Шли позади меня, отделяя от ребят, которые предложили это. Сзади компания кричала: «Мы же договорились подраться», а девчонки говорили, мол, не слушай их и кричали тем, кто был позади, что расскажут учительнице завтра. Так я пошел домой без каких-либо происшествий. Но встал на развилке, потому что не знал, по какой дороге идти к дому. Кругом было грязно, светило солнце, а я смотрел и не узнавал дорогу. И только я решил пойти налево, как услышал знакомый собачий лай. Это была Стрелка. Я повернул направо и, радостный, поспешил домой. Больше дорогу домой я уже не забывал. Она оказалась несложной.

Утром следующего дня Олега отругали за желание подраться. Он валил все на меня, мол, я сам предложил, учительница ему не поверила, а я молча отсиделся. Мне было непонятно, почему он говорил, что я был инициатором, хотя, на самом деле, инициатором был он. Он лгал! Для меня это было чем-то парадоксальным. Еще удивительным для меня стало то, что здесь ученики не скрывали двойки. Если у нас это было позором и мы всеми силами старались это скрыть от других, закрыть рукой от соседа по парте, то здесь это было чем-то даже смешным. Я с соседом посмеялся насчет оценки, но внутри все еще был какой-то осадок напряжения. Это ведь была, мать ее, двойка!