Unknown

– То есть вы не помните, как уже бывали здесь раньше?

– А я бывал? – спросил я. Доктор глубоко вдохнул и на выдохе ответил:

– Бывали.

Он достал листок бумаги, положил на стол и подвинул его ко мне:

– Прочтите, что там написано.

Я наклонился над листом и начал читать:

«Меня зовут Косачев Александр Викторович. Я нахожусь в психиатрической клинике с подозрением на шизофрению. После того, как я начал забывать историю своей жизни, иначе говоря – биографию, Оля (моя жена) предложила написать этот текст на случай, если я совсем все забуду. Как уже говорилось выше, я женат, мою жену зовут Оля. Первую и единственную. У нас двое детей, а еще мы завели щенка, черного лабрадора-ретривера, которого назвали Бахвал. Недавно он догнал соседского кота, который забрался к нам на территорию и обоссал мою футболку. Чертов гаденыш… Сосед ругался, потому что кот дорогой, порода мейн-кун, насколько я помню. За футболку он все-таки заплатил.

У меня филологическое образование. Подрабатывал учителем русского языка и литературы в школе у старших классов до тех пор, пока со мной все это не приключилось. Но это как частичная занятость. Основное мое занятие – мотивирование, в чем я себя нашел. Это больше, чем просто педагог-предметник, работающий в рамках, которые не дают развернуться и забирают много сил.

Мы с Олей надеялись, что это просто невротическое, стресс, перенапряжение или что-то в этом роде, но все оказалось куда серьезнее. Радует, что моя Оля – самостоятельная и способная женщина, которая потихоньку со всем справляется. С мужем вот только не повезло: больной какой-то. Но я надеюсь, что скоро вылечусь и этот текст никогда не пригодится.

И Сань, если ты читаешь это – значит, все плохо. Не верь своей голове, верь Оле. Она единственная, кто всегда будет на нашей стороне, что бы ни случилось, и поддержит, даже если мы натворим лишнего. Цени ее, пожалуйста. Даже если не веришь во все это, цени ее хотя бы из уважения ко мне.

Спасибо!»

Я отложил лист бумаги. Текст прояснил некоторые моменты, но вспомнить что-либо, связанное с текстом, не вышло: я не помнил ни тот день, ни этот текст, ни жизнь, которая прошла за десятки лет. Понятным стало только увольнение, которое я никак прежде понять не мог: он, оказывается, не собирался полноценно работать в школе, а просто использовал ее, как подработку, пока придумывал, как выбраться из порочного круга нищеты. Саша была для него проблемой, и он от нее избавился, поскольку я не был игроком первой лиги и со мной можно было не считаться, ведь это не моя жизнь. Метод Пигмалиона, мотивационные речи и прочие вещи мы разрабатывали вместе, только я этого даже не замечал, поскольку был увлечен процессом. Название на листке бумаги было придумано им. Как только все было готово, он отбросил меня в пустоту. Во мне уже не было смысла. Единственное, что вызывало вопросы: как он развил метод, оставаясь тем, кому нужна дополнительная личность, чтобы вытаскивать задницу из дерьма?! Как правило, слабая личность создает для себя защиту, а раз так, неужели он не побоялся сцены? Или сцены не было? Почему я исчез так надолго, если он был слаб для этой жизни?!

– Все в порядке? – спросил доктор, заметив, что я задумался.

– А? – произнес я. – Да. Все хорошо. Какие-то провалы в памяти, видимо, – задумчиво ответил я. Доктор сложил руки вместе:

– Вам следует полежать пару дней у нас, понаблюдаться.

– Нет. Я хочу домой, к жене, – ответил я, зная, что меня не могут удерживать силой, тем более что я не представлял опасности для окружающих или для себя.

– Что ж, ваше право, – ответил доктор. – Я вам выпишу таблетки, пропейте их.

– От чего?

– От нервов.

– М-м. Ладно. Хорошо.

Мы распрощались, и меня увели в приемное отделение. Я вышел на улицу. На дворе было лето. Светило солнце, я хотел пойти домой, но не смог, поскольку даже не знал, где живу. Пришлось вернуться обратно и попросить, чтобы позвонили моей жене. До ее приезда у меня было полчаса или больше на то, чтобы подумать обо всем и выбрать какую-нибудь стратегию поведения для новых условий жизни. Теперь я знал хоть что-то о своей судьбе и мог ею управлять. По крайне мере, я был жив, относительно здоров, у меня был свой дом и даже уже взрослые дети, которых я никогда не видел.

Из текста, написанного другим мной, я помнил, что он заметил мое существование только после того, как я устроился в школу. Собственно, я заметил его не раньше. А шизофрения… почему шизофрения? Судя по всему, он не сказал доктору о раздвоении личности. Или, может, он и не знал о существовании меня?!

– Саш, – произнесла Оля, подходя ко мне, – ты как?

– Что? – ответил я, подняв на нее задумчивый взгляд.

Ко мне подходила женщина лет сорока пяти. У нее были черные волосы, которые слегка ложились на плечи, изумрудные глаза, небольшая родинка в виде птички на шее, очень приятный и в то же время знакомый голос. Белое платье с крупными сине-зелеными цветами колыхалось от легкого ветерка. У нее была очень хорошая фигура для ее возраста.

– Все хорошо? – спросила она, подойдя вплотную и взяв меня за руку.