Unknown

Села не было. На месте хат виднелись полуобгорелые остатки, торчали закоптелые и уже развалившиеся трубы печей. Светились на солнце, как плешины, груды золы, прибитые дождем. Улица и особенно дворы заросли густой крапивой, полынью и лопоухим репейником. Дорога затянулась илом... И на ней ни единого следа. На базарной площади почерневшая виселица. Неподалеку от нее рассыпавшийся скелет.

«Не Груша ли?» — мелькнуло у Ермолая.

«Не Татьяна ли?» — мелькнуло у Николая Кораблева.

И они оба кинулись к скелету, затем, нагнувшись, долго рассматривали его. Николай Кораблев выпрямился, сказал:

Нет! Это мужчина...— и посмотрел на Ермолая.

Тот, нагнувшись, выкинув назад деревянную ногу, как пушку, и, глядя снизу вверх, спросил:

А кто?

Разве сейчас узнаешь, кто?

А как ты узнал, что это мужик?

По бедренной кости. Видишь, эта вот кость называется тазобедренной. У женщин она шире.

Вишь ты, наука! — по-детски наивно произнес Ер молай.— А может, это мой отец?

Да, это действительно был скелет его отца-старика Ермолая Агапова, о чем не знал этот — второй Ермолай. Сейчас он выпрямился, посмотрел вдоль улицы и недоуменно, как больной, очнувшись после потери сознания, сказал:

Эх, ты! Где я жил-то? Прошли, что ль, двор-то, или не дошли? Разыщу-ка! — и пошел, оглядываясь на обе стороны.

Сиволобов сказал ему вслед:

Ермолай, ты показнись здесь малость и айда к нам: мы во-он там, на горе, у лесочка, ждать тебя будем.

Сиволобов и Николай Кораблев пересекли овражек, поднялись в горку и сели на опушке соснового бора. Они сели на старые пни, совсем не зная того, что скелет на дороге — это останки старшего Ермолая Агапова и что вот сюда, к Ермолаю Агапову, когда-то приходила за советами Татьяна.

Сев, Николай Кораблев опустил голову на руки и, еле слышно простонав, застыл. Сиволобов снова посмотрел на мертвое село. Там носился ветер, колыхая крапиву, полынь, лопоухий репейник, навязчиво сдирая корку с прибитой золы. Да еще ковылял из стороны в сторону Ермолай, отыскивая свой двор. Иногда он запевал, но песня походила на волчий вой.

Обезумел Ермолай: как над могилой воет! Может, сходить, оторвать его от могилки?.. Да и ты вот... Ах, ты! Как же теперь, Николай Степанович?..

Да ведь он сказал: «Она жива»,— глухо и еле слышно проговорил Николай Кораблев.

Кто сказал? — обрадовавшись тому, что Николай Кораблев заговорил, оживленно спросил Сиволобов.

Яня Резанов, Яков Иванович, партизан. Ведь он мне совсем недавно говорил... А может, и село-то только что сожжено?

Ну, что ты? Год, а то и больше: крапивой все заросло.

Яня Резанов!.. Яня Резанов!.. — пробормотал Николай Кораблев.

Где-то далеко ухнула артиллерия. Сиволобов, прислушавшись, сказал:

Наши застукали. Двинулись на Брянск. Эх! Гляди-ка! — вскрикнул он и дернул за рукав Николая Кораблева.

На них, отрезая их от Орла, цепью шли немцы, держа наизготовку автоматы.

Партизан шарят... — шепнул Сиволобов, еще не зная, что предпринять.

А перед Николаем Кораблевым ярко, как будто это происходило сейчас, встало: озеро на Урале, Змеевый остров и то подводное течение, которое захватило их обоих с Лукиным и бросило в свирепый круговорот... и он потянулся к автомату, шепча:

Отбиваться надо.

1946—1947

ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНАЯ СПРАВКА

В годы Великой Отечественной войны Панферов подолгу жил на Урале — в Челябинске, Миассе, Свердловске, часто совершал поездки на фронт. Активно участвуя в общественной жизни страны, он выступал с очерками и статьями на страницах местной и центральной прессы. Его рассказы о людях фронта, о тружениках Урала печатались на страницах «Правды», «Красной звезды», журналов «Красноармеец» и «Новый мир». Одновременно он собирал материал для будущих крупных произведений. Блокноты и тетради заполнялись все новыми записями. Имена, факты, географические названия, эпизоды выстраивались в целостную летопись тех насыщенных высокими свершениями дней, характерными штрихами и деталями пополнялись подмеченные в самой жизни образы.

О своих фронтовых встречах Панферов рассказывал бойцам и офицерам запасных частей, маршевых пополнений, рабочим и инженерам уральских заводов. Выступая перед курсантами одного из военных училищ, он говорил: «Я сейчас работаю над романом о Великой Отечественной войне нашего народа против немецких фашистов. Роман будет называться «Ковер»» (газета Уральского военного округа «Красный боец», 20 мая 1942 г.). Речь тут, несомненно, шла о замысле романа «Борьба за мир» — крупного эпического произведения, овеянного огненным дыханием тех тысячи четырехсот восемнадцати дней и ночей.