Читаем Unknown полностью

Я брыкаюсь, чтобы освободить руки. Он отвлекает меня, снова целуя в губы. Я прекращаю бороться. Он ослабляет хватку, но не отпускает. Мы захвачены в тиски. Я поворачиваюсь на спину, тяну его за собой, и он оказывается сверху. Я вытягиваю руки, скрепленные с его над головой и по-сумасшедшему целую его. Он отпускает мои запястья, опуская руки ниже.

Я быстро хватаю заднюю часть его футболки и резко тяну.

Он невольно дергается и отталкивает меня.

— Черт возьми, Бет. — Он обратно натягивает свою рубашку, но я замечаю лейкопластырь на его животе в том же самом месте, где он был наклеен в Лозанне. — Я же сказал, не надо.

Я ошеломленная лежу на полу. Ледяное мучение проходит через меня, скручивая пылающую страсть до боли пульсирующей во мне.

Черт возьми, Бет.

Черт возьми, Бет.

Черт возьми, Бет.

Когда Дерек возвращается ко мне, я чувствую, что он уже совсем не тот. Его поцелуи невероятно долгие и бесконтрольные. Он слишком сильно прижимает свое тело к моему буквально впечатывая меня в кафель. Я выхожу из себя, пытаясь высвободиться. Он сопротивляется, не дает мне сдвинуться.

Я кричу:

— Мне больно, Дерек!

Он ворчит и отодвигается.

— Черт возьми, Бет. Я не хочу тебе навредить. — Он проводит рукой по своим волосам. — Правда не хочу, но…

Я поднимаюсь и хватаю свой свитер. Я спешу к другому концу помещения, оборачиваюсь и прикрываюсь свитером, словно щитом. Одна из моих рук свободна, чтобы не дать ему подойти. Я в ужасе дрожу. Черт возьми, Бет. Черт возьми, Бет, — вот все, что я слышу. Он говорит что-то еще, но до меня не доходит.

Разве это не то, чего я хотела? То, о чем мечтала? То, о чем умоляла его? Почему я растерялась? Я хочу снова почувствовать его тепло, но ледяной нож пронзает грудь.

— Уходи, Дерек.

— Черт возьми, Бет. Мы не можем просто так все оставить. — Он кашляет.

Я бегу вверх по лестнице, забегаю в свою комнату, запираю дверь и прижимаюсь к ней. Я жду, когда он последует за мной, постучит, зная, что я впущу его, зная, что люблю его и уверяю себя, что хочу этого. Он будет нежным. Милым. И не навредит мне.

Потом он все мне расскажет. Мы поделимся друг с другом всем.

Я все жду.

Никаких шагов на лестнице.

Никакого стука.

Никто не шепчет, что любит меня, хочет меня и нуждается во мне.

Только скрип кухонной двери и зверский гул его мотоцикла, прорезающий ночную тишину.

Глава 27. Лечение?

Я ненавижу свою маму за то, что она рассказала мне об отце.

Я ненавижу его за то, что он назвал меня чертовски уродливой.

Я ненавижу Дерека.

Я ненавижу музыку.

Я ненавижу петь.

Я ненавижу пасту.

Я ненавижу Лозанну, Женевское озеро и каменные лавочки.

Я ненавижу Скотта.

И в особенности я ненавижу экономику повышенного курса.

Я засыпаю, прежде чем заканчиваю список. Прежде чем перехожу к человеку, которого действительно ненавижу. Сегодня утором я смотрела на неё в зеркало и видела всю правду.

Это все испортит. Известный совет Дерека, касающийся секса. Мы даже не дошли до этого момента, но совершенно все испортили. Я по-крупному все испортила.

А Дерек? Что насчет него? Черт, он все тоже испортил. Почему он наорал на меня из-за футболки? Он что, действительно никогда не собирается со мной этого делать? Стала ли я пошлой после всего, что было? Я снова и снова обдумываю это.

Может это пластырь на животе, находящийся в том же месте, что и в Лозанне, рассердил его? Это определенно не комариный укус. Может шрам? Тогда зачем лейкопластырь? А может там след от иглы и он не хочет, чтобы я его видела? Что за ужасные таблетки он принимает для желудка? Почему, раз за разом, все на том же месте?

Все это меня ужасно беспокоит. Даже не представляю, как должна себя чувствовать. И все из-за того, что не могу заглянуть под маленькую телесного цвета ленту.

Когда я вижу Скотта в школе, то отменяю нашу встречу у него.

— Он тебе не разрешил?

— Я была к тебе не справедлива. Я с Дереком. Ничто этого не изменит.

Скотт с лязгом захлопывает свой шкафчик и подходит так близко, что я могу чувствовать запах его одеколона. Он шепчет:

— Еще посмотрим.

Оставшуюся часть дня он снова смешной, милый и дружелюбный Скотт. Он приносит свои заметки по экономике в обед и объясняет для меня шестую главу. В хоре у него не выходит его отрывок. Он быстро занимает свое место рядом со мной и наклоняется так, что мы стоим, практически, щека к щеке — так он может слышать, как я пою его часть.

— Почему ты меня не ненавидишь?

Он пожимает плечами.

— Мазохист.

Я смеюсь.

— Спасибо, Прекрасный Принц.

— Всегда к вашим услугам, Красавица.

Он снова меня спасает. Я должна любить его. Действительно должна. У меня сегодня ничего бы не вышло, если бы не он.

Когда я еду на занятие хора, все, о чем я могу думать, это лейкопластырь на животе Дерека. Парни не пользуются пластырями. Если это порез или укус, какая ему разница, что я его видела? Почему он на том же месте?

Выглядит все как… в медицине.

Лейкопластырь.

Кашель.

Потеря веса.

Бледная-бледная кожа.

Таинственные исчезновения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза