Унтер-офицер и другие

Пусть кричат сколько им хочется!

Мы снова бежим по обочине, но и там солдаты. Кто-то хватает меня за полу пальто. Я вырываюсь и ору по-немецки все, что знаю…

На ухо мне дышит Фекете.

— Не валяй дурака, это же я… Хорошо, что мы не оторвались друг от друга…

Главное — что я не двинул его прикладом.

Постепенно улица начинает пустеть. А вот и одиноко стоящий тополь! Еще один поворот, и мы будем в безопасности.

Наконец-то! Но бежать дальше уже нет сил: нужно остановиться и хоть немного передохнуть.

Останавливаемся. Фекете вытирает платком лицо и шею.

— Ну, это уже кое-что…

Мы дышим тяжело, как загнанные лошади. Вытираем пот.

Козма, покрыв голову полой шинели, закуривает. Угощает нас сигаретами, дает прикурить от своего окурка.

— Я только не знаю, — обратился Козма к Бубику, — каким образом ты уложил второго нилашиста? Одному я послал «привет», а вот второго…

Бубик засмеялся и вытащил из-под полы топор, которым он работал утром, когда мастерил полку.

— Ударил я его. Хотел, правда, обухом, но долбанул лезвием… А вот Реше не успел… Кто из вас его продырявил?

— Я, — тихо сказал я.

— Да ну?! — удивился Бубик. — Молодец! — И он так похлопал меня по плечу, что чуть не сбил с ног. — Право, молодец, дружище! Здорово ты меня выручил. — Он крепко пожал мне руку и продолжал: — А как мне хотелось самому продырявить этого негодяя! Ну да ладно… Вот папаша принесет нам железную печурку. Затопим мы ее и хорошенько выспимся, а?

Снег пошел сильнее, ветер тоже крепчал.

Фекете поднял воротник шинели и со вздохом произнес:

— Лишь бы дома все было в порядке…

«Да, дома! Но где он теперь, наш дом? Казалось бы, совсем рядом, только очутиться в нем почти невозможно…»

В ночном небе зажужжал одинокий самолет, сбросив осветительную ракету на парашюте. И сразу же стало светло, как днем.

— Как свечка! — заворчал Бубик.

«Хороша свечка! — подумал я. — Теперь еще и бомбы начнут бросать!»

Село наше стало видно как на ладони, можно было рассмотреть даже петушок-флюгер на шпиле протестантского собора. Крыши домов, казалось, залило жидким золотом. Красиво — глаз не отведешь!

Под горой били минометы, стреляла автоматическая пушка. С околицы доносились крики и разрывы ручных гранат. Там же загорелся один дом.

Вдруг Фекете вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной.

— Ребята! Русские прорывают фронт именно на этом участке! — радостно закричал он.

От неожиданности мы не знали, что и делать: радоваться или бежать дальше. Русские прорвали гитлеровский фронт, гонят нацистов дальше на запад. Быть может, нам осталось ждать совсем немного, и тогда конец кровопролитию, страхам и бродяжничеству…

Навстречу нам со страшным грохотом и скрежетом движется советский танк. Произведя выстрел с короткой остановки, он ползет дальше. От нас до него совсем недалеко. Слева в низине слышны команды и громкое чавканье сапог по грязи.

— На гору! В окопы! — кричит кто-то охрипшим голосом по-немецки. — В окопы!..

Мы понимаем, что место, где мы находимся, далеко не безопасное. Наступающие карабкаются на склон горы.

Мы бежим в сторону просеки, но туда же направляется один советский танк, за ним — другой, третий… А следом несется громогласное тысячеустое русское «ура».

Нам становится ясно, что в свое убежище мы уже не попадем: путь туда отрезан наступающими частями Советской Армии.

— Бежим влево! — кричит нам Бубик. — Скорее в лес!

В лес так в лес. Пожалуй, под его защитой мы будем в большей безопасности. Но добраться до леса не так-то просто, потому что на его опушке стоят гитлеровские танки, по которым русские бьют из пушек.

Пришлось залечь и ползти по грязной земле по-пластунски. Бегом эти проклятые пятьдесят метров, которые нас отделяют от леса, можно было бы пробежать очень быстро, но тут и головы-то поднять нельзя.

Загорелся один из гитлеровских танков. Начали рваться боеприпасы, и взрывом у танка снесло стальную башню. В воздухе засвистели осколки, запахло горелым.

Советские танки — я насчитал семь громадин — продвигаются вперед, ведя огонь с ходу и с коротких остановок.

Загорелся еще один немецкий танк. Он накренился набок, из него выскочили танкисты и бросились бежать к лесу, но русский пулеметчик скосил их раньше, чем они добежали до опушки леса.

Я делаю несколько судорожных движений по земле и наконец чувствую, как мои руки касаются первого дерева. Сердце у меня бешено бьется где-то в горле. Дышу я с трудом: не хватает воздуха.

Йошка Козма чувствует себя нисколько не лучше меня: в груди у него хрипит.

Бубик выглядывает из-за деревьев. Пламя горящих танков освещает его небритое лицо и большие глаза, обведенные темными кругами. По лицу ручьями течет пот.

— Теперь куда? — спрашивает Фекете, приподнимая голову. — По просеке вниз, да?

Разумеется, только по просеке, так как другого пути для нас нет.

Но Бубик почему-то трясет головой.

— Мы попали между двух огней, — тихо говорит он.

— Это почему же?

— А вон, смотрите, в той стороне тоже стреляют. В Модороше нацисты… и здесь тоже… — И он устало махнул рукой.

— Но я хочу попасть в село! — выкрикнул Фекете. — Домой я хочу! Да и ты тоже…