Унтер-офицер Истомин. Красно-белые волны в Царицыне и окрест

В вагоне мест не нашлось, пришлось ехать на открытой платформе. Генерал приказал денщику сесть подальше, чтобы не пострадал в случае расправы над ним со стороны дезертиров, осаждавших поезд на каждой станции. Бессмысленно смотрел на мелькающие шпалы, не замечая свинцово-фиолетовые облака, ледяной дождь, порывистый ветер и распоясавшихся дезертиров, а в голове калейдоскопом оживала картина бунта: попойка в погребе, сломанная мебель и пьяные солдаты верхом на чучелах медведей. Рядом на платформе, прикрываясь шалью от ветра, сидела пожилая сестра милосердия. За сутки пути не произнесла ни слова. Поздно ночью, когда дезертиры, устав от попойки и песен, наконец уснули, неожиданно произнесла:

– Всё можно перенести: и холод, и слякоть, и даже эту грязную толпу, но похабную брань – выше моих сил! А ведь не было такого на фронте!

– Придётся терпеть, если хотим жить, – сдержанно ответил Носович.

Под утро на узловой станции увидел знакомого железнодорожника.

– Готовимся к эвакуации, – вполголоса произнёс тот. – Банды Петлюры открыли фронт. Немцы идут на Киев.

– Сделай мне место в литерном, – попросил Носович.

Вечером прибыл в Киев и, не заходя домой, направился в комендантское управление, оставил адрес и попросил вызвать на службу при первой необходимости. Домой пришлось идти переулками и дворами – революционная дивизия Сиверса расправлялась с офицерами прямо на улицах. Были расстреляны сослуживцы Носовича – полковник Домонтович и штабс-ротмистр граф Рембелинский, чудом выжил тяжело раненый штабс-ротмистр Борзенко.

Каждое утро Носович приходил в комендантское управление, но получал один и тот же ответ: германское наступление ликвидируется, в услугах не нуждаемся. Тем временем на помощь Сиверсу прибыла “Печорская армия” – пятьдесят вагонов с 60-ю красноармейцами. Начальник эшелона 18-летний комиссар Беркович под угрозой расстрела сразу же потребовал выдать по две пары чистого белья:

– Воши распаганились! Не дашь – пальну промеж глаз и уведу армию!

Вечером 1-го марта спустившись с Липок на Крещатик, Носович услышал военный марш.

– Не русский и не революционный, – забеспокоился генерал. Показался военный оркестр и батальон пехоты. – Немцы! Сдали город без единого выстрела! Разогнать местных царьков, уничтожить революционный банды, восстановить армию и фронт! К Императору! – Но на следующий день Император отрёкся от престола.

Киев наполнялся германскими и петлюровскими войсками. Переправлялись на левый берег. Оттуда доносилась артиллерийская канонада и стали привозить раненых.

– Офицеры сражаются! – догадался Носович.

Решил перебраться туда. Приказал Прохорову привести Малу – породистую лошадь, с которой прошёл все три года войны. Поехал к генерал-лейтенанту Драгомирову. Тот одобрил решение и приказал выйти на связь с генералом Алексеевым, создававшим Добровольческую армии на юге.

Носович начал осматривать мосты, запоминая расположение германских войск. Дома чертил карты, записывал и снова запоминал. В лавке столкнулся с генерал-лейтенантом Скоропадским:

– Слышал, увлеклись украинством, Павел Петрович.

– А что? Немцы поддерживают!

– Каким боком Вы украинец? Потомственный дворянин-малоросс, флигель-адъютант Его Величества, сын полковника русской армии! Украинство германским ветром надуло?

– Не разделяю Ваш сарказм. Украинство и гетманство надо возрождать.

– Поэтому в своём 34-м корпусе заменили фронтовых солдат на пригнанных немцами пленных?! Не хуже меня знаете, в концлагерях записали украинцами за краюху хлеба!

– Уже не 34-й, – ехидно улыбнулся Скоропадский. – Первый Украинский! Записывайтесь, дам дивизию.

– Надо немцев из Киева выкинуть, фронт восстановить!

– Пустое! Послушайте меня. Явитесь к немцам, скажите – генерал, украинец, лоялен. Скоро будет новое правительство, рада, получите высокий пост.

– Подлец, предатель! – Носович резко развернулся и вышел из лавки. – А ведь был в Свите!.. Не на левый берег, нет, дальше, на восток, к тем, кто борется с немцами и верит в монархию. На Мале до Сум к мачехе и сестрам или к брату на Деркульский конезавод. Четыреста вёрст – четыре дня пути. Выдержим! И я, и Мала. В города не заезжать, ночевать на выселках под видом солдата или прапорщика. Оставлю Малу у родных и поездом в Москву.

Рано утром 23-го февраля Прохоров вывел Малу. Носович, широко перекрестив жену рысью тронулся со двора, но в воротах не сдержался, обернулся. Жена прижала ладони к сердцу:

– Дай Бог удачи, Толенька!

Новочеркасск. Ноябрь 1917.

На стол подали уху из судака, отварной картофель, копчёную колбасу с кардамоном и маринады. Невиданное роскошество после голодного Петрограда! Композицию дополнял графин водки. Алексеев расспросил о семье, училище и царицынской жизни. Этикет, подумал я и ошибся.