Унтер-офицер Истомин. Красно-белые волны в Царицыне и окрест

– А теперь прошу набраться терпения и выслушать меня, старика. Я в Петрограде жил на конспиративной квартире на Галерной, создавал новую армию. Готовились противостоять анархии и нашествию немцев и большевиков. Знаете, никогда не охватывала душу такая давящая тоска, как в те дни. Вокруг бессилие, продажность, предательство! Особенно в Петрограде. Осиное гнездо! Развал империи! Как будто по чьему-то приказу исполнялся предательский план. Когда Вы упомянули Парвуса и большевиков, в голове всё расставилось по местам. Действительно был план уничтожения России! – генерал тяжело вздохнул. – В конце октября было назначено заседание Временного совета Республики, но большевики оцепили Мариинский дворец. Я направился в штаб округа. Там настоятельно рекомендовали срочно скрыться – по всему городу висели листовки, что я враг революции. Хотели арестовать. Друзья спрятали у себя, потом перевезли – меня опознали на улице. Купили билеты до Ростова. Ночью отправились на вокзал. Представьте себе генерала в потёртом пальто шоколадного цвета, не по росту длинного, и брюки поверх сапог. На голове синяя фетровая шляпа с чёрной лентой, в кармане чужой паспорт. В поезде меня всё-таки узнали. Но до Ростова, слава Богу, добрался.

Алексеев перекрестился.

– Атаман Каледин уже ввёл военное положение, выгнал большевиков. Мы встретились здесь, в Новочеркасске. Представьте себе, отказался принять офицеров! Приказал немедленно покинуть Донскую область. Я, конечно, не послушал, – генерал наполнил рюмки. – К нам присоединился генерал Корнилов. Думаю, Вы о нём слышали, – Алексеев улыбнулся первый раз в моём присутствии.

– Конечно! Командующий Петроградским военным округом.

– Опубликовали воззвание к офицерам защитить Отечество, восстановить монархию, вернуть союзников и уничтожить большевиков.

– Я тоже придерживаюсь монархистских взглядов.

– За монархию! – произнёс тост генерал.

Помолчал. Видимо, готовился сказать главное.

– Могу предложить два варианта службы. Первый – кавалеристом, чего, признаюсь, хотелось бы менее. Второй – поедите в Москву к большевикам и попытаетесь получить назначение в Царицын. Готовим летнее наступление.

– Согласен на второй вариант, – не задумываясь ответил я.

– Превосходно! Детали обсудите с начальником разведки подполковником Ряснянским. Адъютант отвезёт на квартиру на окраине города. Постарайтесь ни с кем не общаться и не выходить.

Лебедин. Сумская губерния. Февраль 1918.

За ночь дорога через поле сильно промёрзла и твёрдый, колющий снег не позволял перейти на рысь. Но в полдень вышло солнце, колоть подтаяла и генерал навёрстывал потерянное время. Свернул на тропу к домику лесничего. Тот оказался интеллигентным учёным-лесоводом. Вместе приготовили обед, говорили о войне, революции и германском наступлении.

В сумерках Носович уже был под Новой Басанью, но ни в одном хуторе не пустили переночевать. Видя его отчаяние, хозяйка крикнула вслед:

– Через полторы версты поле справа. На другом конце племянник расстроился, место есть. Скажите, от тётки Матрёны с выселков.

На громкий стук отозвался старческий голос. Ворота без скрипа распахнулись и Носович въехал в просторный двор, окружённый хлевом, конюшней и сараями.

– Иван! – крикнул старик. – Служивый с Киева на ночь просится. Принять надоть.

Сын показал на сарай. Носович снял с Малы седло, растёр соломой спину, помассировал ноги и приступил к тщательной уборке, давая по два-три глотка воды каждые пять минут.

– Изволите говорить, поутру отбыли с Киева? – Носович вздрогнул и резко повернул голову. Иван чёрным силуэтом стоял в широкой двери сарая. – Поболе ста вёрст будет-то. Изволили устать? Дозволите уборочку кобылке Вашей сделать? – Неторопливая крестьянская речь и мягкий, вкрадчивый голос, как лунный свет за спиной говорящего, без видимого движения распространялись в сторону генерала. Почувствовал, как похолодели стопы и кисти рук. Решил держать Ивана в поле зрения и проверил браунинг на пояске под мундиром – носил с 1905-го, когда революционная шайка ворвалась в квартиру, требуя “освободить прислугу от буржуйского гнёта”. Носович спустил собаку и замахнулся плетью со свинчаткой. В эскадроне её называли “переносная конституция”:

– Вот вам лекарство от революции! Получай! – через голову по спине ударил симпатичную молодую революционерку. Та беззвучно опустилась на пол, потеряв сознание. Нападавшие в панике бежали, а Носович спрятал девушку у себя, чтобы не арестовала полиция.

– Чего там в Киеве? – продолжал вкрадчиво интересоваться Иван.

– Неспокойно, – осторожно ответил Носович, насыпал Мале овса и развязал свои припасы.

– Извольте в дом, повечерим. – Иван повесил огромный замок и спустил дворового пса. – Как спать изволите, я Вашу кобылку во-вторях напою, овса подсыплю да сенца брошу. Поутру весело пойдёт.

Изба была необыкновенной чистоты, просторная, с вышитыми занавесками на широких окнах. Хозяйка угощала блинами столь вкусными, что Носович не мог себя сдержать, смазывая то маслом, то сметаной.