untitled

мегастор Virgin, продававшие товары под брендом «Америка», который скоро превратится в бренд «Мир». Новый Тайм-сквер

многие хвалили, говоря, что теперь он намного лучше преж-

него (газета «Нью-Йорк таймс», лидер общественного мне-

ния по этой теме, владела большим куском Тайм-сквер). Но все, что происходило до сих пор, было разрушением неповторимой

местной культуры и заменой ее усредненной культурой марке-

тинга, и мне новый Тайм-сквер не казался лучше. Для меня это

была огромная катастрофа.

Пересекая Сорок пятую улицу, я прошел мимо кафе All Star и

зашел в мегастор Virgin. Спонтанный уличный колорит уди-

вительно органично вписался в продуманный интерьер музы-

кального магазина. Покупатели плавно двигались, кайфуя в

визуальной и звуковой какофонии, не обращая внимания на

виртуальный мир снаружи. Стоя на эскалаторе, они погляды-

вали друг на друга, медленно погружаясь в тепловатую ванну

поп-культуры или выходя из нее. Небольшие мониторы и два

огромных экрана над головой показывали видеоклипы. Все эти

мелькания и перемещения на экранах, казалось, имели неот-

разимое воздействие на рецепторы мозга, который, после всех

этих столетий эволюции, все еще не мог не реагировать на дви-

жение (может, он все еще охотится на мух? Следит, чтобы побли-

зости не было хищников?). Энди Уорхол сделал этот феномен

13

основным принципом своей киноэстетики: «Если предмет дви-

жется, на него будут смотреть».

Прямо при входе в мегастор расположился огромный отдел

поп-музыки под вывеской Rock/Soul, включавший в себя весь

ее диапазон — от «Иглз» до Pere Ubu и Эл Грина, — плюс всевоз-

можные проявления иронии, аллюзий, банальности и скуки

между этими полюсами. Эта гигантская культурная копилка

вызывала множество ассоциаций. Среди групп, чьи пластинки

здесь продавались, были и такие, которые можно было счи-

тать поп-культурным эквивалентом меток на двери, показыва-

ющих, на сколько сантиметров ребенок вырос за год. Джексон

Браун, Джеймс Тейлор, Нил Янг, звезды фолк- и кантри-рока

семидесятых, многие из которых выходили на лейбле Asylum, основанном Дэвидом Геффеном, — все они излучали какое-то

мирное, простое чувство и стали моей первой любовью в мире

поп-музыки. Двенадцатилетним мрачным и депрессив-

ным подростком я слушал их в своей комнате, выключив свет.

Панк-рок спас меня от вредных испарений фолк-рока: Игги

Поп, Патти Смит и Sex Pist ols, а потом и Talking Heads, сделавшие

панк мейн стримом. В то время я еще не понимал, что переход

от «поддельного» калифорнийского саунда к «настоящему»

британскому андеграундному панку был серьезной антитезой, которая тем или иным образом определила все последующее

развитие поп-музыки. После Talking Heads пришли группы вроде

Duran Duran, Th

e Cure и Th e Cars, которые превратили «подлин-

ный» саунд панк-рока в фальшивую «новую волну», оттолкнув

меня от поп-музыки, когда мне было лишь немного за двадцать.

Позднее волосатые группы восьмидесятых — Van Halen, Guns n’Rose s и возродившийся Aerosmith — также не способствовали

моему интересу к поп-музыке. А потом появилась «Нирвана» —

группа, изменившая все.

14

До нее мой культурный опыт совершал более или менее вели-

чавое движение вверх по иерархии вкуса от коммерческой куль-

туры к элитарной. Но когда в тридцать один год я услышал

«Нирвану», поток культуры, проходивший через меня, замед-

лился, остановился, а потом двинулся в совершенно другом

направлении. После «Нирваны» я стал следить за поп-музыкой

с такой энергией, с какой никогда не следил за ней даже под-

ростком: тогда я больше думал о своей будущей взрослой жизни, чем о музыке. Поп-музыка помогла мне сохранить в себе под-

ростка, став особым критерием для меня как для взрослого.

Я заинтересовался хип-хопом, потом его поджанрами вроде

гангста-рэпа, потом техно, и сейчас я слушал весь громадный

пласт между техно и хип-хопом — эсид, транс, джангл, биг-бит, эмбиент, — и все это казалось мне будущим поп-музыки.

Ребенком я думал, что стать взрослым — это значит перестать

слушать поп-музыку и перейти к классике или хотя бы интелли-

гентному джазу. Иерархия вкуса была лестницей, по которой ты

двигался к своей взрослой идентичности. День, когда ты впер-

вые надевал вечерний костюм и шел на первое представление

«Аиды» по абонементу Метрополитен-Опера, был днем, когда

ты переступал невидимый порог во взрослую жизнь. Но послед-

ние пять лет, слушая поп-музыку, я иногда испытывал такие воз-

вышенные, чуть ли не мистические чувства, какие уже давно не

вызывали во мне ни опера, ни симфоническая музыка, — словно

музыка, смысл и время соединяются воедино, наполняя тебя

«океаническим чувством», которое, как писал Фрейд, характе-

ризует мощное эстетическое переживание.

Месяцем раньше я испытал «океаническое чувство» на

концерте группы Chemical Brothers в клубе «Рокси», куда меня

привел один из друзей. Chemical Brothers — это двое молодых

му зыкантов-программистов, вышедших из танцеваль ной куль-

15