Untitled

И, пьяный тем, что я увидел, Я Господу ночей готов сказать: «Братишка!» — И Млечный Путь Погладить по головке.

Былое — как прочитанная книжка. И в море мне шумит братва, Шумит морскими голосами, И в небесах блестит братва Детей лукавыми глазами.

Скажи, ужели святотатство

Сомкнуть, что есть, в земное братство? И, открывая умные объятья, Воскликнуть: «Звезды — братья! Горы — братья! Боги — братья!» Сапожники! Гордо сияющий Весь Млечный Путь — Обуви дерзкой дратва. Люди и звезды — братва! Люди! Дальше окоп К силе небесной проложим. Старые горести — стоп!

Мы быть крылатыми можем. Я, человечество, мне научу Ближние солнца честь отдавать! «Ась, два», — рявкая солнцам сурово. Солнце! Дай ножку!

Солнце! Дай ножку! Загар лица, как ветер, смугол, Синел морской рубашки угол. Откуда вы, моряк?

Где моря широкий уступ В широкую бездну провалится, Как будто казнен Лизогуб И где-то невеста печалится. И воды носятся вдали, Уж покорены небесами. Так головы, казненные Али, Шептали мертвыми устами Ему, любимцу и пророку, Слова упорные: «Ты — бог» — И медленно скользили по мечу,

И умирали в пыли ног,

Как тихой смерти вечеря, Когда рыдать и грезить нечего.

И, чокаясь с созвездьем Девы

И полночи глубокой завсегдатай,

У шума вод беру напевы, Напевы слова и раскаты. Годы прошедшие, где вы? В земле нечитаемых книг!

И пело созвездие Девы:

«Будь, воин, как раньше, велик!»

Мы слышим в шуме дальних весел,

Что ужас радостен и весел, Что он — у серой жизни вычет

И с детской радостью граничит.

***

И вечер темец,

И тополь земец,

И мореречи,

И ты, далече!

***

«Э-э! Ы-ым!» — весь в поту, Понукает вола серорогого,

И ныряет соха выдрой в топкое логово.

Весенний кисель жевали и ели зубы сохи деревянной.

Бык гордился дородною складкой на шее

И могучим холмом на шее могучей,

Чтобы пленять им коров,

И рога перенял у юного месяца,

Когда тот блестит над темным вечерним холмом.

Другой — отдыхал,

Черно-синий, с холмом на шее, с горбом,

Стоял он, вор черно-синей тени от дерева, С нею сливаясь.

Жабы усердно молились, работая в большие пузыри,

Точно трубач в рог,

Надув ушей перепонки, раздув белые шары.

Толстый священник сидел впереди,

Глаза золотые навыкате,

И книгу погоды читал.

Черепахи вытягивали шеи, точно удивленные,

Точно чем<-то> в этом мире изумленные, протянутые к тайне.

Весенних запахов и ветров пулемет —

Очнись, мыслитель, есть и что-то —

В нахмуренные лбы и ноздри,

Ноздри пленяя пулями красоты обоняния, Стучал проворно «ту-ту-ту».

Цветы вели бои, воздушные бои пыльцой,

Сражались пальбою пушечных запахов,

Билися битвами запахов:

Кто медовее — будет тот победитель.

И давали уроки другой войны

И запахов весенний пулемет, И вечер, точно первосвященник зари.

Битвами запаха бились цветы, Летали душистые нули.

И было согласное и могучее пение жаб В честь ясной погоды.

Люди, учитесь новой войне,

Где выстрелы сладкого воздуха,

Окопы из брачных цветов, Медового неба стрельба, боевые приказы. И вздымались молитвенниками, Богослужебными книгами пузыри

У квакавших громко лягушек, Набожных, как всегда вечерами при тихой погоде.

ПАСХА В ЭНЗЕЛИ

Темно-зеленые, золотоокие всюду сады, Сады Энзели.

Это растут портахалы,

Это нарынчи

Золотою росою осыпали

Черные ветки и сучья.

Хинное дерево

С корой голубой Покрыто улитками.

А в Баку нет нарынчей,

Есть остров Наргинь, Отчего стала противною

Рыба морская, белуга или сомы.

О сумасшедших водолазах

Я помню рассказы

Под небом испуганных глаз.

Тихо. Темно.

Синее небо.

Цыганское солнышко всходит, Сияя на небе молочном.

Бочонок джи-джи

Пронес армянин, Кем-то нанят.

Братва, обнимаясь, горланит:

«Свадьбу новую справляет Он, веселый и хмельной.

Свадьбу новую справляет

Он, веселый и хмельной».

Так до утра.

Пения молкнут раскаты.

Слушай, годок: «Троцкий» пришел.

«Троцкого» слышен гудок.

Утро. Спали, храпели.

А берега волны бились и пели.

Утро. Ворона летит,

И курским соловьем С вершины портахала

Поет родной России Ка,

Вся надрываясь хриплою грудью.

На родине, на севере, ее

Зовут каргою.

Я помню, дикий калмык

Волжской степи

Мне с сердцем говорил:

«Давай такие деньги,

Чтоб была на них карга».

Ноги, усталые в Харькове,

Покрытые ранами Баку,

Высмеянные уличными детьми и девицами,

Вымыть в зеленых водах Ирана,

В каменных водоемах,

Где плавают красные до огня

Золотые рыбы и отразились плодовые деревья

Ручным бесконечным стадом.

Отрубить в ущельи Зоргама

Темные волосы Харькова,

Дона и Баку.

Темные вольные волосы,

Полные мысли и воли.

НОВРУЗ ТРУДА

Снова мы первые дни человечества!

Адам за адамом

Проходят толпой

На праздник Байрама Словесной игрой.

В лесах золотых

Заратустры,

Где зелень лесов златоуста!

Это был первый день месяца Ая.

Уснувшую речь не забыли мы

В стране, где название месяца — Ай И полночью Ай тихо светит с небес. Два слова, два Ая, Два голубя бились

В окошко общей таинственной были... Алое падает, алое На древках с высоты.

Мощный труд проходит, балуя Шагом взмах своей пяты.

Трубачи идут в поход, Трубят трубам в рыжий рот. Городские очи радуя Золотым письмом полотен, То подымаясь, то падая, Труд проходит, беззаботен.

Трубач, обитый змеем Изогнутого рога!