Untitled.FR11

Той осенью меня приняли в магистратуру Колумбийского университета. Я сообщил родителям, что подаю документы туда, когда отказался от места в Агентстве _по управлению в ЧС, но знал, что они мне не поверили. Поэтому послал им письмо о зачислении в университет без всяких объяснений. Несколько месяцев я варился в собственной злости, предательства со стороны отца и армии перемешивались в моей голове. В лице отчитывавшего меня отца я видел лицо убийцы, который пришел отнять мою жизнь. Письмо о зачислении было элегантным посылом куда подальше.

Учеба началась в январе. Колумбийский университет находится в северо-западной части Манхэттена, а это больше часа езды из Сансет-Парка (на то. чтобы перебраться поближе, у меня не было ни средств, ни душевных сил). В метро у меня стучали зубы, желудок сжимался, часто начинались тяжелые головные боли, меня выворачивало над мусорными урнами на платформах подземки. Сказать, что иногда мне хотелось развернуться на пол-пути и бежать назад в квартиру, было бы неправильно: это отчаянное желание я испытывал каждое утро. Но я заставлял себя терпеть.

Возможно, я был сломленный солдат — и я говорю это с гордостью, а не со стыдом, — но я не был неудачником. Колумбийский университет был путевкой из моей изуродованной жизни. Я делал успехи, ходил на занятия, но усилия, которые я на это тратил, меня выматывали до предела.

Возможно, я был сломленный солдат — и я говорю это с гордостью, а не со стыдом, — но я не был неудачником. Колумбийский университет был моей путевкой из Сансет-Парка и из моей изуродованной жизни. Я понимал: без магистратуры мне не на что будет жить, и тогда я умру в постели, и несколько дней мое тело будет лежать в пустой квартире.

Признаюсь, иногда я приходил в аудиторию пья ным. Перед каждым занятием я хоть немного, да вы| пивал для храбрости. Часто выходил посреди лекции смотрелся в зеркало в туалете и поражался тому, чтр| глаза у меня выпучены, а все лицо покрыто потом! Презентации для семинара вызывали у меня параЛ нойю и тревогу. Я проклинал себя за тупость. Ведь ^ делал доклады для полковника Макмастера и выше! стоящих офицеров. Выступал перед генералами в Аме* риканском институте предпринимательства в обла! сти исследования социальной политики — и давал им | советы, как вести войну. Держал в своих руках жизни I тысячи людей. Всегда показывал себя первоклассным! специалистом. Почему теперь я боялся представить | университетский проект перед пятнадцатью равными | мне соучениками?

Вне занятий я почти ни с кем не разговаривал. Как! я узнал позже, соседи в Сансет-Парке меня побаива-1 лись. Понятия не имею, что думали обо мне однокаш-1 ники. Я являлся в аудиторию, потел на лекциях, уходил I и направлялся прямиком в бар или в ночной магазин, где брал большую бутылку «Будвайзера» в бумажном па- I кете. В свободное от занятий время я тридцать часов в 1 неделю проводил в Бруклинском ветеранском госпита- I ле, борясь за получасовой прием врача, или за один-два ' сеанса терапии, или за пару рецептов. У меня болела спина. Болело разбитое колено. ГЪлова раскалывалась и кружилась. Я упал с бетонной лестницы в метро и потерял сознание. Меня терзали мигрени. Я делал успехи, ходил на занятия, но усилия, которые я на это тратил, меня выматывали до предела.

Кульминация настала 7 мая 2008 года, в конце моего первого семестра в Колумбийском университете. В тот вечер по приглашению организации, поддерживающей ветеранов, «Проект раненый _

боец» («Шоипйей ^агпог Рго]ес1>), я ^_еня обнаружили позже поехал в Нью-Джерси на концерт ^_ез сознания на платформе Брюса Спрингстина. Хотя я выпил _{линии на} станции рома с колой в баре вестибюля для «4-я авеню И 9-Я улица», успокоения нервов, посреди шоу со сломанной лодыжкой у меня случился приступ паники. и лужей крови вокруг Учащенно дыша и чувствуя дурно- ГОЛОВЫ.

ту, я сел в автобус, а потом поехал---

на метро назад, домой. Я был жалок, абсолютно жалок. Я съежился в своем пальто, сжимая нож в кармане и спрашивая себя, с чего мне вообще взбрело в голову, что я смогу выдержать такое мероприятие, как концерт Брюса Спрингстина? В часе езды от дома? В моем-то состоянии? Вот уж бред.

В метро было блаженно пусто, хотя еще не было и полуночи. Когда поезд подъезжал к Бруклину, в вагоне ехали только я, пожилая азиатская пара и еще один пассажир. Потом зашли два молодых латиноса. Они искали неприятностей, это я сразу понял. Один запихнул в рот последний кусок того, что он там ел. и бросил обертку прямо на колени пожилой женщины. Потом начал на нее ругаться по-испански. Такого неуважения я не мог потерпеть.

— Хватит, — сказал я.

— Что не так, омбре? — спросил молодой наглец, наступая на меня.

— Я сказал: подбери мусор и сядь.

— Ты хочешь нарваться? И

— По-моему, ты уже нарвался. В

Он попер на меня, но я знал, что он собирается слЯ

лать, поэтому встал и без напряжения отправил егоИ конец вагона. Потом потерял равновесие, — а можЛ быть, поезд качнулся, или трость скользнула, или спЛ на подвела, — и после ослепляющей вспышки боли мрЛ померк.