Untitled.FR11

Но больше всего мне нужно было воодушевление собаки. Я отгородился от всех и вся еще до того, как переехал в Нью-Йорк. Даже с родными держал дистанцию, замкнувшись в себе. Больше года не прикасался к живому существу. Я жаждал обнять пса, прижать к груди и почувствовать, как моя любовь возвращается ко мне, стократно преумноженная. Каких усилий мне стоило в то утро удержаться от этого порыва и не броситься обнимать собак! Каждый из нас хотел именно этого: поиграть, погладить и ощутить эту связь с животным.

Вторник, казалось, для такого мало подходил. В то утро он был сама сдержанность. В первый день мы провели с собаками всего два часа — -

по полчаса с каждой, а в переры- д_{ля меня МИ}р остановился,

ве короткие инструкции Лу. Мэри _{когда псы} вошли в зал. Неуже подобрали партнера, а нам что подобное чувствуешь,

еще предстояло определиться. Лу когда твоя невеста идет

должна была понаблюдать, как мы к алтарю.

работаем в паре, и на четвертый -

день решить, какой пес кому лучше подходит. В первый день нужно было привыкнуть к поводку в руке и выполнять основные двадцать команд.

Эти занятия были бы похожи на обычные монотон ньЯ тренировки, но собаки были очень чувствительны. Они ощущали нечто особенное. У них появились новые древ сировщики, которые так и источали симпатию (с: отим мы ничего не смогли бы поделать, даже если б захотели), и большинство собак воодушевленно отвечало взаимной стью. К середине дня они тыкались в нас носами, лизаЛ ли руки, а когда мы произносили мою любимую команду* «обними», они возбужденно вскакивали, чтобы обняться

Но не Вторник. Когда я занимался с ним в тот день,! он вилял хвостом и казался счастливым, но эмоции не били через край. Другие псы заглядывали мне в рот, ждали команд, а Вторник рассматривал зал и, невнимательный, отходил от меня. Похоже, его больше интересовало то, чем занимаются другие (в особенности его брат Блу, вожак, с которым у них было дружелюбное родственное соперничество), чем то, что приказывал я. Теперь-то я понимаю, что в первое утро пес просто механически выполнял команды, делал то, что должен был, до конца тренировки, пока не пришло время в очередной раз свернуться в своей конуре и заснуть.

После первого дня я положил глаз на брата Вторника — Линуса. Вторник и Блу были энергичными, но, казалось, довольно эгоистичными. Линус был общительной собакой. Он бежал возле меня, задрав голову: видимо, ему нравилась моя компания, он будто ни о чем в мире не тревожился. Его уверенность передавалась и мне, с такой веселой собакой упражнения превращались в забавную игру. Когда мы делали что-то невпопад, пес смотрел мне в лицо, словно уговаривая попробовать еще раз. Благодаря кипучей энергии Линуса и его бес-

ПЕРВЫЙ ВЫБОР

конечному оптимизму трудности будто отступали. После долгих черных месяцев как раз этого я и хотел от собаки-компаньона: чтобы она облегчила мне жизнь.

Однако вместо Линуса утром следующего дня мне в пару дали Вторника. Помню, как мотался из стороны в сторону его зад, когда он впереди меня спускался по лестнице. Вообще-то пес должен был идти рядом, но я не возражал. То, что вчера мне показалось невнимательностью, теперь больше походило на готовность работать, желание отправиться куда-нибудь и увидеть нечто новое, хотя мы всего лишь гуляли кругами.

Я упрямый, самоуверенный и амбициозный, именно этих качеств я искал в собаке. Я хотел получить общительного лидера, который лучился бы энергией и внушал уважение. Чтобы люди видели в нем воплощение того, каким я хотел стать: уверенным в себе и обреченным на успех.

В то утро мы работали над второй серией команд, в том числе над «дай лапу» и «поцелуй». Для обычных домашних животных эти команды — высший пилотаж, но для Вторника они не составляли труда, поэтому он был все так же рассеян, когда давал мне лапу. Однако когда мы перешли к поцелую, ему все же пришлось сосредоточиться на моем лице. И тогда я вдруг увидел неожиданную для меня искренность в его темных карих глазах. Этот пес был прекрасен. Умен. Но он был такой незаурядный, чувствительный, с глубинной болью в сердце. Когда он сел на задние лапы и начал дергать своими бровями, я чуть не расхохотался — не просто от комичности положения, но и от счастья тоже. Это была не машина, а собака, которая одновременно накапливала и излучала доброту, верность и любовь.